Пляска Св. Витта в ночь Св. Варфоломея
Шрифт:
Примерно то же самое устроил и сеньор де Таверни со своим слугой в особняке Конде — четверо убитых, трое раненных.
То есть те, кто успели схватить оружие, вообще понять, что происходит — сопротивлялись доблестно и до последнего. Но они были разобщены, и прежде как приходило понимание, что их просто вырезают, погибала львиная часть их товарищей.
Также стоит упомянуть и о Габриэле де Монтгомери (опять Дюма, "Две Дианы"), который примерно с 60-ю протестантами ночевал в предместье Сен-Жермен. Какой-то раненный гугенот, переплывший Сену, предупредил его, о том, что творится в Париже, он поднял своих товарищей и пошел на выручку, но у Пре-О-Клер столкнулся с 600 всадниками Генриха де Гиза, и гугеноты вынуждены были убегать.
Де Гиз вечером 24-го прекратил преследование, а Монтгомери ворвался в город Бурж и захватил его без потерь. Разозленные протестанты выместили свое бешенство на губернаторе провинции Берри Клоде Шартре и на монахах главной церкви города Сент-Этьен ле Бурж. С ними Монтгомери поиграл, как он выразился, "в поплавки" — связав спина к спине просто побросал в реку Орон, а для верности приказал пострелять по ним из аркебуз. Все католические церкви города были разграблены, монашки — изнасилованы.
Вобщем, там где гугенотам удавалось, они отвечали, они оборонялись, они не были невинными овечками.
9
Прежде чем расскажем о резне и в других городах Франции, сначала затронем тот вопрос, который меня более всего интересовал. А как вообще
Говорят, Филипп II, узнав о Варфоломеевской ночи, в первый раз за много лет открыто рассмеялся. И это приводят в пример его узколобой приверженности католицизму, нетерпимости и т.д. На самом деле испанский король испытал чувство глубокого облегчения. Напомним, что Франция готовилась к войне, во Фландрии гезы захватили часть провинций, после Лепанто (1571) турецкая угроза уменьшилась, но не снялась, начались проблемы с Англией. Если бы еще напала и Франция — сил у Испании могло не хватить. А тут — подарок небес!
Мало того, что наступление откладывается, так еще и во Франции начинается новая Гражданская война, то есть теперь французы на долгое время небоеспособны и выведены из большой политики!
Еще более поразил герцог Альба. 19 сентября 1572 года терции дона Альвареса взяли Монс и захватили в плен французских "отпускников". Так вот Альба — в духе армий ЛДНР французов ... отпустил. Просто отпустил! Потому что Альба не был зверем — он был профессионалом. Он уважал своих противников, хотя и воевал с ними. Этот ход герцога был настолько неожидан и настолько благороден, что Англия начала с ним новые переговоры, а французские гугеноты на время отказались от поддержки Оранского.
Это великолепный пример того, что благородство и честь иногда стоят гораздо больше, чем шпага и грубая сила.
Среди отпущенных Альбой на волю оказался и Франсуа де Ла Ну, по прозвищу "Железная рука" (Bras de fer, в 1570-м в одном из сражений потерял руку, которую заменил железным протезом. Капитан Крюк из "Питера Пена" и Фредди Крюгер жалостливо плачут в сторонке).
Но Филипп через своего посла Сунигу спрашивает и о флоте Строцци, который готовится к выходу в Бордо. Сунига в ответ пересылает письмо королевы-матери, адресованное Строцци: "Сего дня, 24 августа, адмирал и все гугеноты, которые были в Париже, убиты. Посему поспешите уведомить всех, что Вы — хозяин Ла-Рошели, и поступите с гугенотами так же". Но Строцци, как и Альба, тоже профессионал, он против бессмысленного кровопролития. Строцци ограничился тем, что пообещал
"Во время резни на глазах у английского посла убили двух его слуг и одного протестантского священника. Сам он оказался в опасности настолько, что герцог де Невер выставил стражу вокруг его дома. Во время первого же затишья он покидает эту резиденцию, так опасно расположенную — в предместье Сен-Жермен, — и бежит искать защиты… дона Диего де Суниги, живущего неподалеку. Именно здесь предложено убежище старому Брикемо, одному из подчиненных Колиньи, чудом спасшемуся."(Эрланже "Резня в ночь Св. Варфоломея")
Вести, дошедшие до Елизаветы о ночи Св. Варфоломея повергли ее в ступор. Она сразу же прекратила все разговоры о союзе и сватовстве Алансона. С одной стороны английская королева понимала, что Франция ей нужна для будущих политических игр, с другой — поддержи она сейчас Карла IX и Медичи — и все протестанты отвернутся от нее. Все призывы Екатерины о том, что Байоннская конвенция с Англией продолжает действовать, прошли мимо ушей островитян. Елизавета не поддержала гугенотов (ибо считала, что у них после резни нет реальной силы), но не собиралась и вступать в союз с пост-варфоломеевской Францией.
При папском дворе резня гугенотов в Париже вызвала изначально бурную радость, стреляли салюты, пелись гимны "Тебе Бога славим" и т.д. Н к сентябрю начали поступать реальные данные, что и как произошло на парижских мостовых, и отношение к резне медленно начинает меняться. Так, папа отказался принять прискакавшего в Рим Моревера, сказав: : "Я скорблю, что среди стольких мертвых невинных ничуть не меньше, чем виновных".
Особое озлобление Рима вызвало то, что Париж под дело о резне в ночь Св. Варфоломея начал требовать денег. Чем-то это напоминало сегодняшнюю Украину, которая тоже клянчит по всем странам деньги на убийство своих подданных, которые посмели иметь отличное от правительства мнение.
Вообще желание получить гешефт на крови было манией Екатерины Медичи весь остаток 1572 года. Но ей отказывали везде — в Испании, в Венеции, в Риме, в Италии. Неожиданно Францию начали сторониться, кроме тех дел, которые без ее участия решить было нельзя. Попытка опять женить либо Анжуйского, либо Алансона на испанской или португальской инфанте просто провалилась — с французами после Варфоломеевской резни просто никто не хотел родниться.
Наоборот, и Испания и Рим выставляли Франции новые условия (точно так же как сейчас Запад выставляет условия Украине или России): "Нет, ну то, что вы своих гугенотов просто так перерезали — вы молодцы. Мы бы так не смогли конечно, но восхищены. Но давайте ка вступим в Христианскую Лигу!" А Христианская Лига означала для Франции разрыв с Турцией, на что Медичи пойти не могла никак, ибо это ставило ее в подчиненное положение к Испании, и берберийские пираты принялись бы за ее южные берега с большим удовольствием.