Плюшевый мишка
Шрифт:
– Барра нужно убрать!
– резко бросил Эйгг.
– Вот уже двадцать три года он правит миром и запрещает мне продолжать эксперименты. Молодой человек, вы представляете себе, что Барр остановил мои исследования еще до того, как вы родились?
Дэвид молча кивнул. О работе доктора Эйгга в области бихевиористской человеческой эмбриологии он знал мало, но этого было достаточно, чтобы у него возникло отвращение к экспериментам ученого, и в глубине сердца юноша был согласен с запретом, наложенным Барром на исследования. Но панстентиализм представлял собой нечто совершенно иное, и Дэвид был согласен с отцом. Эта философия, ядром которой была бездеятельность, лежала
– Я говорю не только от своего имени, - продолжал Ньюмен. Его лицо было бледным и каким-то искаженным.
– Этой точки зрения придерживаются все, кто выступает против Барра и его философии. Я не занимал никакой должности в правительстве на протяжении более двадцати лет - и Торренс тоже, - однако не сомневаюсь, он согласится, что данное обстоятельство не имеет никакого значения. Если бы это пошло на пользу народу, мы с радостью выдержали бы все. Или если бы то, что Барр преследует нас за наши взгляды, было единственной отрицательной чертой его системы, я даже пальцем не пошевелил бы, чтобы остановить его.
– Я полностью согласен с тобой, - кивнул Торренс.
– Судьба двух людей не имеет никакого значения по сравнению с судьбой народа, равно как и судьба одного человека.
– Совершенно верно!
– Ньюмен вскочил и принялся расхаживать по комнате. Я не проявил бы никакой инициативы, если бы лишь это лежало в основе всей проблемы. Конечно, если бы Барр завтра умер от сердечного приступа, все решилось бы само собой.
Трое пожилых мужчин не сводили пристальных взглядов с Дэвида. Он не понимал, что происходит, но чувствовал, что они ждут ответа.
– Да, пожалуй, я согласен с вами. Закупорка кровеносного сосуда пошла бы на пользу всему миру. Мертвый Барр принесет гораздо больше пользы человечеству, чем живой.
Тишина затянулась и стала неловкой. Наконец ее нарушил сухой механический голос Эйгга:
– Значит, мы все придерживаемся единой точки зрения - смерть Барра принесет колоссальную пользу. В этом случае, Дэвид, ты должен согласиться с нами, что было бы неплохо.., убить его.
– Действительно хорошая идея, - произнес Дэвид, не понимая, к чему ведет весь этот разговор.
– Правда, осуществить ее физически невозможно. Прошли, должно быть, многие столетия с тех пор, как было совершено последнее.., как это называется... "убийство". Воспитательная психология давным-давно решила эту проблему. Разве это не было открытием, окончательно разделившим человека и существа, стоящие на более низких ступенях развития, доказательством того, что мы можем обсуждать мысль об убийстве, однако воспитание, которое мы получили в раннем детстве, делает невозможным практическое осуществление такого акта? Если верить учебникам, человечество достигло колоссального прогресса, после того как проклятие убийства было навсегда устранено. Послушайте, мне хотелось бы знать - что здесь происходит?
– Барра можно убить, - произнес Эйгг едва слышно.
– В мире существует человек, способный на это.
– Кто этот человек?
– спросил Дэвид, каким-то ужасным образом уже зная ответ еще до того, как его отец дрожащими губами произнес:
– Это ты, Дэвид.., ты...
Юноша замер, его мысли вернулись в прошлое: то, что раньше было непонятным и беспокоило его, теперь стало ясным. Его мнение по разным вопросам всегда слегка отличалось от точки зрения друзей - скажем, когда один из роторов вертолета случайно убил белку. Незначительные, но беспокоящие мелочи, которые не давали заснуть до глубокой ночи, когда весь дом уже давно спал. "Да, это правда, - понял Дэвид, ничуть не сомневаясь в словах отца.
– Интересно, почему это никогда не приходило мне в голову?" Такая мысль словно ужасная статуя, похороненная в грунте под ногами, - она всегда была здесь, но никто не видел ее, пока он не откопал. И теперь он отчетливо различал злобную гримасу на страшном лице.
– Значит, вы хотите, чтобы я убил Барра?
– спросил он.
– Лишь ты в состоянии сделать это... Дэви.., ты один.., и это необходимо. Все эти годы я надеялся, что такой шаг не понадобится, что твоя уникальная способность.., не будет использована. Но Барр продолжает жить. Ради всех нас он должен умереть.
– Я не понимаю только одного, - сказал Дэвид, вставая и глядя в окно на знакомые деревья и шоссе вдали под прозрачной стеклянной крышей.
– Каким образом было изменено мое воспитание? Почему я не заметил изменений в процессе того, что было нормальным путем развития?
– Мы воспользовались твоим плюшевым медведем, - объяснил Эйгг.
– Об этом не принято говорить, но отвращение к акту лишения другого человека жизни вводится в сознание ребенка на протяжении его первых лет с помощью магнитных лент в игрушке, находящейся у каждого мальчика или девочки. Более позднее воспитание всего лишь закрепляет выработанный рефлекс, который не действует без первоначального этапа.
– Значит, мой плюшевый мишка...
– Я изменил его банк памяти лишь в этом отношении. Во всем остальном твое воспитание ничем не отличалось от воспитания других детей...
– Теперь мне все понятно, доктор.
– В голосе Дэвида звучал металл, которого не было раньше.
– Как я смогу убить Барра?
– Вот этим.
– Эйгг достал из ящика стола пакет и осторожно развернул его.
– Это старинное примитивное оружие, которое я взял в музее. Я отремонтировал его и зарядил метательными устройствами - их называют патронами.
– Эйгг держал в руке черный, матово поблескивающий пистолет.
– Он действует автоматически. Когда нажимают на этот выступ - спусковой крючок, - в патроне начинается химическая реакция, в результате которой из переднего отверстия пистолета вылетает предмет из свинца с медной оболочкой, называемый пулей. Она двигается вдоль воображаемой линии, проходящей через эти два выступа в верхней части пистолета. Разумеется, под воздействием силы тяжести пуля постепенно опускается, но на минимальном расстоянии - несколько метров - это можно не принимать во внимание.
– Он положил пистолет на стол.
Дэвид медленно протянул руку и взял пистолет. Он удивительно удобно поместился в руке, словно был создан для нее. Дэвид поднял пистолет, прицелился и, когда передний выступ оказался в центре выемки в задней части пистолета, нажал на спусковой крючок. Раздался оглушительный грохот, и пистолет подпрыгнул у него в руке. Пуля ударила Эйгга в грудь, прямо туда, где находится сердце, причем с такой силой, что и мужчина, и стул, на котором он сидел, опрокинулись на пол.
– Дэвид! Что ты делаешь?
– послышался испуганный крик отца.
Юноша отвернулся от мертвого тела, распростершегося на полу, и посмотрел на отца равнодушным взглядом.
– Неужели ты не понимаешь, папа? Барр со своими панстентиалистами душат свободу в мире, многие люди страдают от этого; происходит много другого, что все мы считаем не правильным. Но разве ты не замечаешь разницы? Ты сам сказал, что после смерти Барра положение изменится. Жизнь снова двинется вперед. Как же можно сравнить преступление Барра с преступлением тех, кто опять воссоздал вот это?