Плюшевый свидетель
Шрифт:
То, что произошло в следующую минуту, шокировало ее, вызвало истерический смех. Илья, до этого сидевший с поникшим видом и выглядевший просто раздавленным, униженным, вдруг накинулся на нее и принялся задирать на ней юбку. Грубо, как никогда бы не позволил себе прежде. Это был не Илья, а еще один прохожий, возжелавший ее внезапно.
– Илья, что ты такое делаешь? Уймись! Это же просто смешно! Я понимаю, сейчас утро, это твое время, но ты смешон! Я ненавижу тебя! Тебя ударить? Или убить? Убери руки!..
Она едва вырвалась из его сильных и цепких рук и еще какое-то время продолжала судорожно смеяться, находясь на грани истерики. Она не могла найти объяснение этому странному поступку Ильи. После того как он был отвергнут и с позором изгнан из кухни, Вера выкурила сигарету и взглянула на часы. Искушение появиться в парке в три часа, чтобы снова, закрыв глаза и не думая ни о чем, окунуться в райское наслаждение, было слишком велико. Тем более сейчас, когда она знала, что ее любовником стал не психотерапевт Ренат Нагаев, а вообще неизвестно кто! Мысль о том, что она вступила в связь с мужчиной, случайно, по иронии судьбы, занявшим именно ту скамейку, где должен был ждать ее доктор Нагаев, вместо того чтобы как-то насторожить ее, испугать, заставить ее даже раскаиваться в случившемся, напротив, возбуждала ее и требовала новых впечатлений. Новых встреч. Но до трех было еще далеко, а пока надо было налаживать обычную жизнь, заполнять ее предельно делами, хлопотами, связанными с поисками квартиры для Ани Чаплиной. А почему бы и нет?
Вера вымыла чашки, вытерла стол и удалилась в свою комнату. Она боялась признаться себе, что больше всего ей сейчас хочется хотя бы пару минут постоять перед зеркалом, чтобы понять, что же такого видят в ней последнее время мужчины и почему вдруг у них при взгляде на нее возникает желание? Ведь ничего же ровным счетом не произошло. Ей казалось, что внешне она совершенно не изменилась. Волосы – ее гордость, всегда были густыми и блестящими и на солнце горели, как расплавленное золото. Кожа? Светлая матовая. Когда она выходила замуж за Илью, он говорил ей, что ее кожа, ее тело мерцают в темноте теплым, лунным светом. Он любил ее тогда. И она его тоже… Или это была только страсть? Сейчас, когда все было разрушено временем и предательством, все это уже не имело значения.
Вера постояла еще несколько секунд перед зеркалом, приводя в порядок выбившиеся из прически волосы, подкрасила губы, неторопливым движением поправила резинки на чулках, одернула юбку, взяла сумочку и вышла из своей комнаты, исполненная решимости прямо сейчас, не откладывая больше ни на минуту, заняться «делом Чаплиной». Она пока еще смутно представляла себе, с чего начать. Но, выйдя из квартиры и спустившись во двор, свернула в арку и, оказавшись на шумной, по-весеннему солнечной и теплой улице, закипающей светло-зеленой пеной распускающейся листвы, дошла до палатки с газетами и скупила все издания, связанные с недвижимостью. Там же, в двух шагах от палатки, в киоске купила маленький толстый блокнот, куда она будет записывать все, что связано с «делом Чаплиной». Вернувшись домой, просмотрела газеты, подчеркнула некоторые заинтересовавшие ее объявления, где говорилось о продаже дорогих «сталинок», и решила позвонить своей бывшей однокласснице, Юлии Савельевой, настоящей банкирше, с которой ее когда-то давно, в детстве, связывала нежная девичья дружба. Юля и тогда отличалась от остальных девочек в классе какой-то внутренней силой, скрытностью и волей, что помогло ей, вероятно, в дальнейшем забраться так высоко. Но с Верой она всегда была открыта, делилась с ней самым сокровенным. Они время от времени перезванивались, назначали встречи, но так ни разу и не встретились, словно небогатый запас новостей исчерпывался телефонным разговором. Сейчас Вера хотела поговорить с ней о кредите, объяснить, зачем ей нужны деньги и в какой безнадежной ситуации она оказалась. Поэтому первой записью в ее блокноте оказалась строка, заполненная многочисленными номерами телефонов Савельевой. Но дальше мысли ее плавно перетекли в детство, и перед глазами возникло тонкое и одухотворенное девичье лицо с пунцовыми щеками и голубыми миндалевидными глазами… Рита Крепс. У нее была самая длинная коса, самые розовые щеки, самые голубые глаза и самый мелодичный голос в классе. Хорошая спокойная девочка, миролюбивая, неконфликтная. Учителя ее просто обожали. Особенно преподавательница географии Валентина Александровна. В ее классе все стены сплошь были увешаны, как и положено, географическими картами. На столе спал, ел и вообще жил толстый белый кот, фантастически пушистый и невообразимо породистый. Это была отрада Валентины Александровны. Опрашивая класс или рассказывая новый материал, она (все знали, что учительница одинока до неприличия) то и дело запускала свою маленькую красную ручку в пушистые недра кота, и он урчал почти на весь класс… Но иногда кота ей заменяла как раз Рита Крепс. Валентина Александровна, мурлыча в тон коту что-то про Африку или Австралию, подходила к Рите сзади, усаживалась на свободное место и запускала свою неспокойную, требующую ласки руку с еще более неспокойными тонкими пальцами теперь уже в Ритину косу. Однажды Валентина Александровна даже не заметила, как распустила косу и заплела ее опять. Находясь в каком-то сомнамбулическом состоянии, несчастная одинокая женщина даже не услышала звонка…
Рита же Крепс после окончания школы поступила в художественное училище, где показала себя очень одаренным, талантливым человеком. Закончила его с блеском, но стала простым оформителем. На Пасху расписывала яйца на продажу, а основным ремеслом ее стали сдельные работы по оформлению витрин магазинов, офисов, театров и клубов. Ее постоянно тянуло в католицизм. Она одна из первых начала посещать католические собрания, на которых постоянно велись разговоры о строительстве в их городе католического храма. Вскормленная на романах Вальтера Скотта, Шарля Нодье, Проспера Мериме, Дюма, впечатлительная и погруженная в свои фантазии Рита водила знакомство с польским священником Яцеком, красивым молодым человеком, окружившим себя своей паствой и приручившим немало красивых молодых девушек. Ее родители по еврейской линии эмигрировали в Мюнхен и звали ее к себе, в чистый немецкий рай. Но Рите было хорошо и дома. Оставшись одна, она, казалось, только теперь зажила полной жизнью. У нее появились мужчины, много мужчин, и когда Вера последний раз навещала ее, то даже испугалась тому, как запросто Рита рассказывает ей о своих многочисленных любовниках. Мужчины на время вытеснили из ее жизни католицизм и превратили Риту в настоящую блудницу. Она ходила на свидания, даже не вымыв голову. Однажды, когда Вера зашла к ней, Рита, уже одетая, стояла в дверях, готовая к выходу. На ней был красный берет, черное длинное пальто, перехваченное широким поясом. Лицо бледное, глаза горящие, рот полуоткрыт и ярко накрашен. А из-под берета выбиваются грязноватые, в перхоти, волосы. Вера спросила ее тогда, куда это она собралась в таком виде. И Рита сказала ей, что идет на свидание. «Что же ты голову-то не вымоешь? Придешь, снимешь берет, а там… грязные волосы. Ты что, Ритка, с ума сошла?» На это Рита лишь посмотрела на Веру своими красивыми миндалевидными глазами и спокойно объяснила ей, что берет снимать она не намерена, как и обувь. «Я лягу прямо так, лишь сниму пальто. И берет мне не помешает… На это не уходит много времени…» – туманно заметила она, и тогда Вера подумала, что ее школьная подружка идет не на свидание, а на случку и что, возможно, ей за это соитие заплатят деньги. На эти деньги Рита купит себе краски, бумагу или холст, а то и вовсе приобретет дорогущий художественный альбом или какую-нибудь старинную эмалевую брошку. В этом была вся Рита… После той памятной встречи, которая оставила в душе у Веры довольно неприятный осадок, они не встречались и даже не перезванивались. А полгода тому назад ей кто-то сказал, что у Риты «крыша поехала капитально», что она теперь «никому дверь не открывает, на звонки не отвечает», «помешалась на религии», «ударилась в рыцарство»…
Вера вспомнила о ней потому, что Рита Крепс жила именно в такой квартире, о которой мечтала Аня Чаплина. И это обстоятельство сейчас могло в корне изменить как жизнь самой Риты Крепс, так и Веры. Зачем, спрашивается, одинокой молодой женщине такая огромная «сталинка»? Продав свои хоромы и купив скромное жилье, пусть даже и в своем любимом центре, она получит огромную сумму денег – разницу в стоимости квартир, и сможет накупить себе тысячу альбомов, тонны масляных красок и гору бумаги и холста, не говоря уже о других милых сердцу женских вещицах. И Вера, прикинув, сколько же может стоить квартира Риты Крепс, записала в своем блокноте теперь уже ее номер телефона и адрес на тот случай, если в ближайшее время соберется навестить ее и затеять с ней разговор о продаже квартиры. Затем Вера обложилась газетами и стала изучать рынок недвижимости.
Она слышала, как по квартире ходит, гремя кастрюлями, Илья. Затем потянуло запахом жареного лука, и Вера поняла, что ее бывший муж немного поостыл и принялся готовить себе нехитрый обед. Она оглянулась, посмотрела на дверь, за которой жил теперь своей новой, страшной жизнью брошенного мужчины Илья, и тут взгляд ее упал на комод. Яркий солнечный луч выхватил запылившуюся хрустальную пудреницу, служившую вот уже много лет шкатулкой для украшений. Вера встала, подошла и открыла ее. Кольцо с большим изумрудом. Бабушкина реликвия, доставшаяся ей от ее матери. Интересно, сколько оно может стоить? Изумруд ведь дорогой…
Она, даже не дотронувшись до кольца, вернулась на место и дописала третьим пунктом в блокноте: «Скупка. Антиквары. Позвонить Марине». У Марины водятся большие деньги, почему бы ей не предложить это кольцо? Лишняя тысяча долларов не помешает…
И тут вдруг стало пасмурно. За каких-то несколько минут солнце погасло, его заслонили облака или тучи, и комната сразу стала серой, еще более пыльной, неуютной. Вера вдруг подумала, что затея, связанная с Чаплиной, – полный идиотизм. Чушь собачья. Как я могла додуматься до такого? Да где я возьму столько денег, чтобы выкупить квартиру, а потом продать ее? Кто мне даст денег? Савельева? Да она скорее застрелится, чем поверит мне, что я ей верну эти бешеные деньги. Да и зачем ей это? Больше того, она сама пронюхает про эту квартиру Крепс и наложит на нее лапу… Да и сама Рита с ее надвигающимся психическим заболеванием не вправе будет оформлять сделку. У нее наверняка имеются опекуны в лице родителей…
Вера захлопнула и отодвинула от себя блокнот, встала, подошла к окну. Поднялся ветер. Теперь он гнал пыль по улице, стучался в окна. Что это, тоже знак? Но уж слишком зловещим показался ей этот знак, этот внезапный ветер.
Она легла на кровать и закрыла глаза. Ей вдруг стало смертельно жаль Илью, который там, на кухне, в полной тишине и одиночестве жарил картошку с луком. Она хотела подняться, выйти из комнаты и напроситься к нему на обед. Но не успела. Раздался звонок в дверь. Настойчивый, хамоватый, громкий как никогда. Она вздрогнула. Августа? Нет, она бы так не звонила… Может, я оставила воду включенной в ванне, и это разъяренные соседи с нижнего этажа требуют, чтобы им скорее открыли?..
Вера слышала, как Илья бросился к двери. Вероятно, он еще находился в ожидании чуда и верил, что Марина одумается и вернется. Бедолага.
Она замерла, прислушиваясь к звукам. И вдруг лицо ее просияло. Она представила себе, что это пришли к ней. Что пришел тот мужчина, имени которого она не знает. Он нашел ее и теперь спрашивает у Ильи, проживает ли по этому адресу женщина по имени Вера. Ну да, он же прекрасно знает ее имя. А что еще? Да ничего. Абсолютно ничего. Разве что он может помнить, что она «от Августы», а у Августы много знакомых в городе, да и город небольшой…