Плывун
Шрифт:
— В творческой области вам следовало стать композитором… — продолжала Деметра. — У вас определенный талант композитора. Вот здесь, видите?
Вот тебе и на! А он стихи писал, как дурак. Когда нужно было сочинять песни и симфонии, как предписывала эта закорючка на его ладони.
Хиромантия давала явные сбои.
— Перейдем к биографии, — проговорила прорицательница.
И она ровным голосом, продолжая легко прикасаться пальцами к ладоням Пирошникова, словно играя неслышимую мелодию, начала рассказ про его жизнь.
Ладони
Так, лет до тридцати судьба Пирошникова складывалась ни шатко, ни валко, зацепиться не за что: школа, полтора курса института, служба в армии, потом различные занятия то тем, то этим — творческая, ищущая натура, которая так ничего и не нашла и до творчества не добралась.
Но в тридцать лет случилось из ряда вон выходящее событие…
Тут Дина вгляделась в ладонь Пирошникова внимательнее и проговорила:
— А ведь это случилось сорок лет назад, вы были правы.
— Что случилось? — безмятежно спросил Пирошников.
— Вы стали жильцом этого дома… Боже мой! Все сходится. Как я не догадалась сразу!
Пирошников молчал.
— Вы прожили здесь четырнадцать лет с женщиной и ее сыном. Брак вы не оформляли, — читала Дина по ладони. — Работали в двух местах, что-то такое, близкое к творчеству…
— Редактором, — подсказал Пирошников.
— Гражданской жене изменяли. Вижу два романа, внебрачных детей нет. А потом, в середине восьмидесятых, у вас случился еще один роман. Родилась дочь, я правильно говорю?
— Правильно, — подтвердил Пирошников, волнуясь. — Зовут Люба.
— Молодец, Дина, молодец… — похвалила себя гадалка. — И вы ушли в эту семью и оформили брак. Но тут… — она сделала огорченное лицо, — случилось непредвиденное. Ваша молодая жена сама влюбилась… Нечетко вижу. Военный?
— Да. Военный врач, — уныло согласился Пирошников.
— И вы ушли. Но скоро стали жить с женщиной, с которой… с которой… — она вглядывалась в ладонь. — С нею у вас, кажется, был роман платонический, попытка, так сказать. Точнее, она вас хотела увести еще от первой жены, но не получилось. А теперь все сошлось. И вы стали жить с нею, не расписываясь, по вашему обыкновению. Родилась еще одна дочь…
— Анюта, — подсказал Пирошников.
— Ну это вам не компьютер. Имен не печатает, — пошутила Дина. — Это случилось… ага! Семнадцать лет назад. Но вот уже четыре года вы живете один. Все правильно?
— Нет слов! — восхищенно воскликнул Пирошников.
— И вы снова вернулись в свой дом… — задумчиво проговорила Деметра. — Как блудный сын.
— Дина Рубеновна, я беру свои слова назад. Извините, — сказал Пирошников. — Никогда не думал, что хиромантия столь сильна. Вы кудесница.
— Нет, Владимир
— Эпицентре чего? — не понял Пирошников.
— Скажите честно, вы валяете дурака? Вы правда не чувствуете своей магической силы? И тогда, сорок лет назад, тоже не догадывались о ней?
— Бог с вами! Какая магическая сила? У меня было временное помутнение рассудка. Потом это прошло, — сказал Пирошников.
— Ну-ну. Оставайтесь в счастливом неведении. Только учтите — мы все теперь зависим от вас.
— Мне только этого не хватало! — рассмеялся Пирошников и, получив в каждую руку по табуретке, отправился восвояси.
Глава 6. Переезд
Безусловно, полученные от Деметры сведения о магической связи между ним и этим проклятым домом способны были потрясти Пирошникова, если бы… Если бы он им поверил.
Однако прошедшие годы, жизненный опыт и торжество разума над мыслью ясно говорили ему, что ничего мистического в его давнем приключении не было. Он даже знал теперь, как на языке психиатрии называлось то явление. Шизофренический шуб. Обычно наблюдается у подростков и чаще всего остается без последствий.
Мысль залетала далеко, разум вставал на пути непреодолимой преградой.
Надо сказать, что Пирошников вовсе не был убежденным материалистом. Он верил, вернее, допускал, а еще вернее — надеялся, что земной опыт не исчерпывает бесконечного разнообразия возможностей, что есть силы и явления, неподвластные тому самому разуму, но допустить, что он, Владимир Николаевич Пирошников, был как-то лично связан с ними, мог влиять на них, было слишком самонадеянным.
Пирошников был бесконечно мал перед Богом, но он был мал и перед Домом, который теперь, после рассказа Деметры, разросся в его сознании до внушительных размеров, явно превосходивших реальную величину, и обрел даже грозные очертания стихии. Он вспоминал свои злоключения здесь и поеживался. Не дай Бог они повторятся!
Но Бог хитер, но не злонамерен. Ничего, хоть сколько-нибудь похожего на мистические приходы, пока не обнаруживалось.
А поскольку все внимание Пирошникова было обращено на обустройство в Доме, то он пока забыл думать о высших материях, а сосредоточился на прозе жизни.
На следующий день, как и обещал, пришел Геннадий.
Он застал Владимира Николаевича за весьма прозаическим занятием: Пирошников обмеривал стены будущего магазина рулеткой на предмет установки стеллажей. Места для всех стеллажей явно не хватало, придется сокращать ассортимент, думал Владимир Николаевич, и уже мысленно прощался с какими-то книгами, сериями и даже издательствами, оставляя лишь любимое — независимо от того, насколько это любимое могло содействовать процветанию лавки.
Выходило, что никак не могло, потому что Пирошников мог расстаться с любыми книгами, но только не с теми, где слова складывались в волнующую музыку и сжимали сердце.