Плывун
Шрифт:
Но Пирошников отнюдь не был пьян сейчас, как в ту памятную ночь, о которой он не хотел вспоминать. Сходно было внутреннее, а не внешнее состояние. А именно — крах прошлой жизни и полное непонимание того, как жить дальше.
Тогда у него имелся запас в несколько десятков лет, сейчас такого запаса не было, Пирошников находился почти на краю пропасти.
Он заметил справа, в устье Кронверки, еще один плавучий ресторан в виде фрегата, а может быть, корвета, с гуляющей на палубе публикой, а также огромный провал в ряду знакомых с юности зданий — будто зуб вырвали! — на том месте, где было общежитие Университета, откуда сорок лет назад беспросветной декабрьской
Общежития больше не было, и не нужно было обладать даром прорицателя, чтобы предсказать — что будет на его месте. «Гостиницу построят, как пить дать…» — пробормотал Пирошников и, пройдя мимо ресторанного фрегата с названием «Летучий голландец», оказался на деревянном мосту через Кронверку, ведущем к Петропавловке.
Это была конечная точка его прогулки, она же начальная точка путешествия в неведомую жизнь.
Он словно пытался войти снова в ту же реку, найти то течение, которое вынесло его когда-то из омута пьянства и безделья, поэтому он пошел далее уже вполне осознанно — к своему дому, где прожил не много и не мало — целых четырнадцать лет. Для этого предстояло войти в хитросплетение улочек Петроградской стороны, всегда неожиданных, сколько бы здесь ни прожил. Съезжинская, Сытнинская, Саблинская… «Съехались, насытились, стали саблями махать…» — бормотал Владимир Николаевич, снова, как и сорок лет назад, погружаясь в паутину этих темных даже в белую ночь улиц.
Перед тем поворотом, за которым открывался вид на его прежнее жилище, Пирошников остановился, чтобы отдышаться и набраться духу. Что-то здесь было от возвращения блудного сына, только вот отца в том доме не было и не было никого, кто мог бы понять и простить. За что простить? «За все», — сказал он себе.
И вдруг он увидел справа от себя, в черной подворотне, уходящей во двор-колодец и уставленной зловонными железными баками с мусором, белое движущееся пятнышко. Он шагнул туда и пригляделся. Это был котенок с белой грудкой, сам серый и с виду ухоженный, совсем не похожий на бродячего. И по тому, что он не испугался Пирошникова, а наоборот, устремился к нему навстречу, было понятно, что он домашний, непуганый и доверчивый. Вероятно, подбросили к двери подъезда, а он пошел гулять, не подозревая ни о бродячих собаках, ни о свирепых подростках, насосавшихся пива, ни обо всей этой мерзкой жизни, зловонной, как мусорные баки.
Он подошел совсем близко и посмотрел на Пирошникова вопросительно, как тому показалось.
— Ну куда я тебя возьму? Мне самому идти некуда… — вздохнул Пирошников, отвечая на его немой вопрос.
Котенок чуть наклонил головку. Казалось, он обдумывал эти слова и искал варианты возражений.
— А с другой стороны, — продолжал рассуждать Пирошников, — тебя здесь сожрут.
Молчание котенка выражало полное согласие с этой мыслью.
Пирошников наклонился к нему и поднял на ладони, ощущая кожей его невесомое тельце с крохотными ребрышками под шерсткой. Котенок успел лизнуть Пирошникову ладонь, когда тот протягивал ее к нему, что растрогало Владимира Николаевича, но он, чтобы не показывать это котенку, проворчал только:
— Ишь, какой шустрый. Дипломат!
И котенок был засунут в портфель, а чтобы ему там привольно дышалось, Пирошников откинул крышку портфеля. Вид у него получился расхристанный с висящей крышкой портфеля, но зато котенок был пристроен удобно.
Собственно, теперь следовало по логике вещей ловить такси и мчаться к себе на проспект Ветеранов, по пути прихватив в круглосуточном магазине
Соседние дома были в шесть этажей, дом же Пирошникова насчитывал пять полных этажей и один цокольный, окна которого выходили на улицу вровень с тротуаром.
Вообще что-то в очертаниях дома показалось ему непривычным. Наконец он понял: крыша! Обычной двускатной железной крыши с торчащими из нее трубами и слуховыми окошками на манер скворечен — не было! Вдоль верхней кромки дома тянулась невысокая резная изгородь, по всей видимости, из кованого железа. И за этой изгородью виднелось что-то стеклянное, видимое лишь своей верхней частью, ибо отстояло от ограждения. Некий прозрачный купол, подсвеченный к тому же изнутри.
(«И отлично! И очень правильно!» — отметил он про себя, вспомнив свои приключения на этой крыше.)
Отделка дома изменилась, теперь он был выложен светлыми керамическими плитами, да и парадные показались Пирошникову несколько иными, будто их отремонтировали в современном стиле.
Он направился к среднему парадному и только тут заметил над ним неосвещенную большую вывеску «Бизнес-центр „Петропавловский“», что его изумило, ибо ранее это был обыкновенный жилой дом с коммунальными квартирами. Дверь парадного была приоткрыта, и Пирошников не без боязни вошел туда, чтобы увидеть просторный полутемный вестибюль, отделанный мрамором и никелем, и турникет при входе, рядом с которым находилась будочка, где восседала пожилая женщина, к которой еще вполне можно было применить слово «дама».
Ее лицо показалось смутно знакомым Пирошникову, но открывшийся вестибюль, отнюдь не напоминавший вестибюль бывшего парадного, не дал сосредоточиться на воспоминаниях.
— Ох, как тут стало!.. — невольно охнул Пирошников, на что дама надменно произнесла:
— А вы бы еще дольше не захаживали, Владимир Николаевич! Лет двадцать, поди, вас здесь не было.
Пирошников смешался. Он не ожидал, что его узнают, а по голосу сразу вспомнил эту даму, бывшую соседку по коммунальной квартире, Ларису Павловну, с которой… впрочем, это долго и не нужно рассказывать. Важно то, что приязненных отношений между ними не было никогда, но сейчас, за давностью времен, это тоже было неважно.
— Лариса Павловна! — несколько фальшиво воскликнул он, непроизвольно поглаживая левой рукой котенка в портфеле. — Вот уж не ожидал! Я и не узнал сразу…
— А я вас с первого взгляда. Хотя вы изменились, изменились… — покачала головой соседка. — Какими судьбами?
— Да вот. Гулял, — не нашелся что ответить Пирошников.
— Поздненько.
— Да и идти, честно говоря, некуда, — неожиданно признался он. — Выселяют из квартиры.
Лариса Павловна ничуть не удивилась, казалось, ее это сообщение Пирошникова даже обрадовало.
— Тогда вы правильно попали. Есть еще квартиры в нижних этажах. Сдаются.
— Под офис? — спросил Пирошников.
— Да хоть под офис. Хоть подо что.
И она в двух словах объяснила Пирошникову, что инвесторы, перестраивающие старое здание, еще не закончили отделочные работы, хотя офисы верхних этажей уже заполнены — там и квартиры, и служебные помещения. Помещения пониже сдаются. Чем ниже этаж, тем дешевле.
— Правда, остались лишь минусовки, — сказала она.
— Что это значит?