Плывун
Шрифт:
Он никогда не мог читать без слез это стихотворение. И без всякого перехода начинал рассказывать
Врал, конечно.
— Он тоже был с ограниченными возможностями? — спросила Юлька деловито.
— Кто? Пастернак? Он был с неограниченными возможностями! Только это еще хуже… Кстати, Джулия, ты бы почитала про свою любовь к Ромео четыреста лет назад. Это он перевел.
…Новый год прилетел и опустился на снежный город. Где-то на Петроградской в яслях из дуба лежал младенец из той же инвалидной команды с неограниченными возможностями. И прыгал на костылях вокруг праздничного стола, обнимая по очереди своих родных и котенка в сущности старик, которому в наступившем году исполнялось семьдесят лет.
Глава 33. Инспекция
Есть один период в году, когда время останавливается, все замирает в полусне, холод сковывает землю и струйки дыма застывают вертикально в морозном воздухе. Это первая неделя года — от новогодней ночи до Рождества.
Доедается и допивается все, что осталось с праздничного стола, не хочется ни о чем думать, тем более разглядывать подплывающую громаду года, который следует прожить, чтобы сделать еще один шаг в единственно возможном направлении.
У Пирошникова эта глыба непрожитого времени каким-то образом связывалась с массивом Плывуна, который, как ему казалось, тоже замер в глубине, погрузился в зимнюю спячку и ждет весны, когда весенние воды разбудят его и приведут в движение.
Но все оказалось не столь просто. Об этом рассказал экспериментатор Браткевич, посетивший Пирошникова как раз на Рождественской неделе.
— Идут непонятные процессы, — доложил он, после того как закончился обмен вежливыми приветствиями и вопросами о здоровье. — Датчики фиксируют повышение температуры массива. Он разжижается. Скорость погружения возросла втрое по сравнению с сентябрем.
— Почему же мы не замечаем?
— Ну она все равно относительно невелика: примерно два сантиметра в сутки.
— Но это же семь с лишним метров в год! — воскликнул Пирошников, произведя в уме быстрый подсчет.
— То-то и оно.
— А с чем это связано?
— Думаю, прежде всего с перезагрузкой дома, — начал вслух размышлять аспирант. — Вы внизу давно не были?
— Давненько, — признался Пирошников.
— Ну сами увидите… А во-вторых, лично с вами. Ваша связь с плывуном ослабла, это видно по графикам. К тому же этот юноша… Август. Он тоже воздействует. Вам бы как-то договориться.
— Что же вы раньше не сказали! —
— Я думал, он вам неприятен.
— Какое это имеет значение для дела! Мы проваливаемся в дыру, тут уж не до выяснения отношений!.. Вот что. Я попрошу вас в ближайшее время провести монтаж вашего оборудования на всех этажах.
Выяснилось, что Пирошников имеет в виду петли гравитации и звуковую трансляцию. Аспирант сказал, что сеть громкой трансляции уже стоит, она входит в систему противопожарной сигнализации, а вот оптоволокно нужно заказывать.
— И встанет это в копеечку, — сказал он.
— Попросите Джабраила, — посоветовал Пирошников.
— А что я ему скажу?
Пирошникову показалось, что аспирант почему-то не хочет прокладывать оптоволокно. Он задумался.
— Мне нужно такое количество, чтобы мы могли управлять тяготением во всем здании, — наконец сказал он.
Аспирант отвел глаза, тяжело вздохнул.
— Что-то не так? — спросил Пирошников.
— Да. Мы уже не можем управлять тяготением во всем здании… И нигде не можем.
— Почему?
— Я не знаю. Эффект перестал наблюдаться. То ли из-за плывуна, то ли, простите, из-за вас.
— Это связано с моей травмой? — указал Пирошников на гипсовую повязку.
— Понятия не имею.
— Жаль, — сказал Прирошников. — У меня были планы.
Он действительно планировал показать невесомость Серафиме и Юльке, предвкушал их удивление и радость и даже намеревался создать маленькую зону, свободную от тяготения, в одной из комнат пятого этажа, где можно было бы всей семьей плавать в невесомости.
Ему не хотелось думать, что естественным образом, от старости, отмерла еще одна его физическая способность, как способность быстро бегать, скажем, или прыгать. Хотя способность взаимодействия с Плывуном вряд ли была физической. Но отмирание умственных или духовных способностей было еще обиднее. Это означало маразм и деградацию личности.
А тут еще и какие-то неприятности с «перезагрузкой» дома, как выразился аспирант.
Он не стал тревожить расспросами Серафиму, а решил дождаться, когда снимут гипс, чтобы лично проинспектировать дом. А пока научил Юльку играть в буриме, и они упражнялись в четверостишиях часами.
Заодно Пирошников осторожно проверял себя, насколько быстро он находит рифмы и сочиняет экспромты. Раньше ему это удавалось неплохо.
— Берем такие рифмы: «будка — малютка» и «день — плетень», — выписывал он слова на лист бумаги.
У Юльки загорались глаза, она склонялась над листком и через минуту читала:
— Я играю целый день У собачьей будки, А ко мне через плетень Прыгают малютки!— Неплохо, — хвалил Пирошников и уже сам пытался сочинить стишок на заданные Юлькой пары «крокодил — находил» и «каша — Маша». Немного помучившись, он выдавал: