По багровой тропе в Эльдорадо
Шрифт:
По меньшей мере шестеро солдат участвовало в освобождении горла Гарсии от смертельной хватки моих пальцев. Несмотря на мое яростное сопротивление, им все же удалось оторвать меня от Скелета. Исцарапанный, с залитым кровью лицом, в порванном в клочья камзоле, я стоял со скрученными за спину руками в галдящей толпе солдат и с ненавистью смотрел на безжизненное тело своего заклятого врага.
Увы, мне не удалось прикончить его. Гарсия шевельнулся, открыл глаза. С трудом сел на палубу.
— Эскривано… — сипло выдавил
— В чем дело? — недовольно произнес капитан де Орельяна, подходя к толпе.
— Драка, сеньор капитан, — с готовностью пояснил Агиляр. — Медина чуть Сорию не придушил…
Орельяна нахмурился и бросил на меня быстрый укоризненный взгляд.
— Эскривано, — пробормотал Гарсия. — Где… эскривано?..
— Я здесь…
Франсиско де Исасага вошел в круг. В руках у него был свиток бумаги, перо и глиняная бутылочка с темной жидкостью, заменявшей чернила.
Гарсия тяжело дышал и ежесекундно глотал слюну. Только теперь его побагровевшее лицо начало приобретать обычный серовато-желтый, нездоровый цвет.
— Пиши, эскривано, пиши… Вот этот…
Гарсия с трудом поднял руку, и его длинный узловатый палец остановился на мне.
— Не нужно! — властно произнес Орельяна. — Этим мы займемся, когда…
— Сеньор капитан, индейцы! — раздался истошный крик с кормы.
Орельяна, сверкнув глазом, выхватил меч и поднял его над головой.
— Тревога! Все по местам! — скомандовал капитан. Потом взглянул на меня и кивнул альфересу:
— Этого забияку посадите на весла. Да проследите, чтобы снова не сцепились, ясно?
Де Роблес толкнул меня в бок, и мы, пригнувшись, побежали к лавкам гребцов. Я сменил на веслах Гонсалеса, которого это не слишком обрадовало: индейские стрелы уже свистели над бригантиной.
Наши арбалетчики и аркебузники тоже открыли огонь по приближавшимся лодкам туземцев. Остальные солдаты легли на палубу и стали наблюдать за сражением через бойницы, проделанные в высоких, недавно надстроенных бортах «Виктории». Атака индейцев не была опасной: дюжина каноэ с полусотней воинов не представляла для нас серьезной угрозы.
О Гарсии все забыли. Но он никак не мог примириться с этим.
— Куда же вы?! Эскривано! Сеньор капитан!..
Долговязая тощая фигура, покачиваясь, двинулась к носу бригантины, откуда Орельяна руководил боем. Вот Гарсия тронул капитана за плечо, тот обернулся и сделал нетерпеливое движение — отстань! Но кастилец, казалось, сошел с ума: он снова цепко схватил капитана за плечо.
— Ты не смеешь прощать изменника, капитан! — хрипло выкрикнул он.
— Убирайся к дьяволу! Нашел время. Успеем! — гневно воскликнул Орельяна и смахнул руку Сории.
Гарсия выпрямился во весь рост. Он был вне себя: жажда немедленной мести владела им. Он повернулся, нашел меня взглядом и,
— Ага! — завопил он. — Капитан не простил тебе, паршивый юнец!.. Скоро мы тебя — того… Ха-ха!..
Скелет хотел добавить что-то, но раздался тихий свист, и длинная индейская стрела вонзилась ему в руку,
чуть пониже локтя. Гарсия охнул, сел на палубу и стал бережно вытаскивать впившуюся в мякоть руки стрелу.
— Удирают! Сантьяго, удирают! — заорали арбалетчики Селис и Бургос. Действительно, индейские каноэ спешно удалялись от наших бригантин, направляясь к еле видной полоске далекого берега. Бой был окончен, враг бежал, и солдаты, возбужденно переговариваясь и смеясь, поднимались на ноги. Я продолжал грести.
— А-а! Что это? Аа-а!! — жуткий вопль Гарсии заставил меня вздрогнуть и поднять голову. Гарсия-Скелет с ужасом глядел на окровавленную стрелу, от которой ему, наконец, удалось освободить руку. Я не понял сначала, отчего пустячная рана привела его в такой ужас, и в первое мгновение решил, что мой враг рехнулся.
— Яд! — воскликнул Агиляр, тщательно вглядевшись в наконечник стрелы. — Смотрите, смотрите же, черный сок!..
Даже гребцы не удержались от искушения посмотреть на отравленное оружие дикарей. Мы бросили весла и подошли к толпе, окружившей Гарсию. Лишь четверо индейцев гребцов продолжали скрипеть уключинами, помогая Великой реке нести бригантину к морю.
Я встал на цыпочки, оперся о плечи соседей и взглянул через их головы на раненого. То, что я увидел, заставило меня вздрогнуть. Гарсия, посиневший и страшный, трясся всем телом и молчал. Глаза его казались стеклянными, на губах выступила пена.
— Эй, Сория, что с тобой? — участливо склонился над ним широкоплечий Хуан де Элена.
Гарсия не отвечал. Но когда де Элена попытался было подхватить его под мышки и поставить на ноги, кастилец забился в конвульсиях, закатил глаза и забормотал:
— Измена… Они бежали… Сжечь еретиков, сжечь… О, проклятие!.. Не хочу, не хочу-у-у-у!.. Отомстите им, они — изменники… Я сам, только сам…
Длинное сухопарое тело Гарсии-Скелета безжизненно повисло на руках солдат.
— Готов, — хмуро сказал де Элена. — Упокой его душу, дева Мария…
Солдаты сняли шлемы, над ухом у меня кто-то зашептал молитву. Патер Карвахаль и Франсиско де Орельяна — оба с черными повязками через лицо — склонились над умершим Гарсией.
— Да, умер, — сказал Карвахаль и перекрестил труп кастильца.
— Отнесите его на корму, — мрачно сказал капитан.
— Сеньор! Перед смертью он говорил о какой-то измене… И о мести. Что бы это все значило?
Широкобородый Муньос — один из друзей Гарсии — исподлобья смотрел на капитана. Однако на его вопрос ответил не Орельяна, а патер Карвахаль.