По барабану!
Шрифт:
Очередь была большой. Но все когда–нибудь проходит.
Дверь открылась и молоденькая медсестра, помощница Ивана Ивановича громко позвала:
– Кошкина!
Но никто не отозвался. Элеонора Матвеевна забыла, что записалась на прием под своим именем, да и Леонарду сказала, что именно ей нужно провериться по поводу нервных недомоганий. А иначе просто нельзя было заманить его в кабинет к психиатру.
– Кошкина есть? – еще раз позвала медсестра.
Тут Элеонора Матвеевна и сам Кошкин опомнились.
– Мы
– Мне–то, зачем идти с тобой? – воспротивился Кошкин. – Я ни на что не жалуюсь.
– Пойдем, дорогой, а то мне без тебя страшно, – умоляющим голосом попросила супруга. – Ты только посидишь, послушаешь, что скажет доктор. Да и вообще, вдруг меня не выпустят, а прямиком – в психушку.
Последние слова подействовали, и он согласился.
– На что жалуемся? – доктор Чудиков провел молоточком у переносицы Элеоноры Матвеевны.
– Да я, собственно…
– Так, так, – доктор стал водить молоточком от одного глаза женщины к другому, отчего бедная Элеонора Матвеевна прикрыла их руками.
– Не надо так волноваться, – сказал Чудиков. – Это всего лишь стандартные процедуры.
Не успела она прийти в себя от «молоточка», как доктор уже достал из стола фотографии членов правительства. Почему именно их? Да потому, что каких– нибудь неизвестных бандитов с большой дороги, или артистов показывать он, исходя из практики, понял, не имело смысла. На артистов, как правило, смотрели пациенты с вожделением, на преступников – с ужасом. Здесь другое дело. Члены правительства воплощали и первых и вторых, но ассоциации вызывали правильные у здоровых пациентов.
– А сейчас посмотрите на эти фотографии, – сказал он. – Внимательно посмотрите и ответьте мне: какие возникают ассоциации?
– Доктор, – Кошкина даже не взглянула на лежащие перед ней фотографии, знакомых по телевизору министров – Я бы хотела с вами поговорить наедине…
– Конечно, конечно, поговорим. Мы с Вами обо всем поговорим обстоятельно. Так какие ассоциации?
– Фу-у, – тяжело выдохнула Элеонора Матвеевна, беря одну за другой фотографии. Она так расстроилась, что забыла, что такое ассоциации. Но тут же собралась и выпалила: – Демократия… Свобода… Полные прилавки…
Доктор скривил губы в едва уловимой ухмылке, а Кошкин, все это время молча и с интересом наблюдавший за происходящим, вскипел:
– Дура! Какие «полные прилавки»? Ты посмотри на цены! А что Эти с селом сделали… – он показал на фотографии: – О-о! Ну и дура!
– Интересно, интересно… – доктор перевел взгляд на Кошкина. – Мне еще не доводилось встречать человека с такими ассоциациями.
Кошкина вздохнула: все разрешилось само собой. Чудиков теперь был полностью поглощен ее мужем. Она молча наблюдала за их оживленной беседой. Они говорили о внешней и внутренней политике и еще много о том, в чем Элеонора Матвеевна, к глубокому ее сожалению разбиралась очень слабо.
Наконец, доктор опомнился и обратился к пациентке:
– Вот, уважаемая, ваш муж вполне здоровый человек. А вам не мешало бы подлечиться. Ассоциации у вас нездоровые… На лицо неадекватное восприятие реальности. Все видите в розовых тонах. Не хочу вас пугать, но это довольно–таки серьезное нервное расстройство, которое может стать хроническим и перерасти в тяжелые формы, вплоть до полной потери рассудка.
– И что же делать?
– Лечиться, уважаемая, лечиться! И незамедлительно!
Инвалид
Потемнело. И тут же стекла в вагоне заплакали; словно туш с влажных ресниц, потекли ручейки грязи по окну, возле которого сидел Олег Метелкин; поезд, тяжко вздохнув, медленно поплыл вдоль перрона. А дождь сильнее застучал в окна, «запузырился» в лужах на асфальте. Олег наблюдал за всем этим безучастно. В душе его было темно, и в этой темноте искали выход черные кошки, которые скребли его изнутри безжалостно. Ему хотелось выговориться, но сосед, молодой мужчина лет тридцати, мрачный и молчаливый, своим видом не очень располагал к беседе.
– У вас не будет спичек? – все же спросил Метелкин, надеясь таким образом завязать разговор, хотя спички у него были.
– Я не курю, – ответил сосед и отвернулся к окну.
Еще Метелкину хотелось выпить. Он всегда пил в поезде, для этих целей, чтобы не привлекать внимание пассажиров и особенно проводников, в кармане у него стояла плоская железная фляжка. Сейчас она была пуста. И в кармане осталось всего несколько копеек.
Метелкин вздохнул. «Надо сходить в тамбур, покурить», – решил он и поднялся.
Поезд набирал ход и раскачивался из стороны в сторону, отчего ему приходилось хвататься руками за все, что попадалось на пути. Наконец, он открыл двери тамбура, оттуда пахнуло прохладой и табаком.
Двое парней, лет двадцати, в черных ветровках, пили вино, шумно разговаривая между собой. Один был высокого роста, широкий в плечах и держал бутылку, другой, что пониже – стакан. Метелкин встал у окна и закурил, жадно глядя на бутылку в руках у парня.
– Ну, что, еще по маленькой? – спросил высокий парень, обращаясь к товарищу.
– Давай, – ответил он и подставил стакан.
Метелкин надеялся, что предложат и ему, такое иногда случалось, но парни, не замечали его, увлеченные беседой. И он не выдержал.
– Ребята, извините…
– Чего тебе? – спросил высокий парень.
– Еще раз прошу, извините, можно мне хоть глоток, ребята? – Он с мольбою глядел на парня, который держал бутылку. – Болею страшно. Да еще, вот, после развода еду… совсем муторно на душе.
– Чего?
– Можно, хоть маленький глоток?