По берегам Западной Двины
Шрифт:
Грудин Н. П. начальник артиллерии 1115-го стрелкового полка, погиб 08.44 г. под Ригой
Поочередно брали его в батареи на занятия по изучению его устройства, приведения в боевое положение, прицеливания и стрельбы. На занятия времени оставалось мало. Личный состав ежедневно после раннего завтрака ездил на строительство укреплений в район деревни Зюзино. На работе, в ходе занятий, вечерами в свободное время знакомились с личным составом других батарей. Особенно интересным человеком в одной из батарей был лейтенант Грудин Николай. Я познакомился с ним еще в Иваново. Он был чуть постарше нас, уже немного успел повоевать, был ранен и, выздоровев, был направлен в 332-ю СД. Среднего роста, широкоплечий, с правильными чертами лица, всегда с искринкой смеха в
Окончив стрельбу, всей группой подошли к месту нахождения цели. Хотелось посмотреть, насколько точно мы поразили цель, заодно обезвредить неразорвавшуюся мину. Заметили ее еще издалека. Из земли торчал стабилизатор мины, а ее корпус ушел в мерзлый грунт и в нем застрял. В таких случаях положено снаряд подорвать, к нему не прикасаясь. Мы все знали об этом. Однако Грудин с шутками-прибаутками подошел к мине, взялся руками за стабилизатор и принялся ее раскачивать, пытаясь извлечь из земли. Мог произойти взрыв со всеми последствиями. Только своевременное вмешательство П. М. Пархомовского заставило Грудина прекратить опасный эксперимент. Я, помню, отнесся отрицательно к этому случаю проявления храбрости без всякой на то необходимости. Грудин, по-человечески, заинтересовал меня. Он оказался действительно смелым, надежным товарищем, заботливым по отношению к подчиненным.
6 декабря 1941 года наши войска под Москвой перешли в решительное контрнаступление. 15 декабря был освобожден город Клин. 16 декабря войска Калининского фронта во взаимодействии с Западным фронтом освободили город Калинин. Битва за Москву была нами выиграна. По замыслу советского верховного командования в январе 1942 года готовилась очередная наступательная операция одновременно с двух фронтов – Северо-Западного и Калининского, где и суждено было вступить в боевые действия Ивановской дивизии. О планах командования мы, конечно, в то время знать не могли. Каждый выполнял свой долг, повинуясь приказу. Части и подразделения дивизии за период обороны под Москвой повысили свою боеготовность. Успешное начало контрнаступления воодушевляло воинов на достижение новых побед.
Городской рубеж обороны Москвы состоял из трех оборонительных полос. Войск там было: 12 стрелковых дивизий, 1 кавалерийская дивизия, 19 стрелковых бригад, 5 пулеметных и 9 отдельных стрелковых батальонов. Эти войска были сведены в две армии – 24-ю и 60-ю общей численностью 200 тысяч человек. Кроме того, в районе обороны этих армий имелось 20 полков зенитной артиллерии (СВЭ, том 5, стр. 415).
В первой половине октября 1941 года пути к столице с запада оказались почти открытыми. Главнымрубежом сопротивления была определена можайская линия. За неделю в состав Западного фронта прибыло 14 стрелковых дивизий, 16 танковых бригад, 40 артполков (СВЭ, том. 5, стр. 354).
На Северо-Западный фронт. Первые потери
Передислокация частей дивизии на новый участок началась автобусами и грузовыми машинами 20 декабря по маршруту Дмитров— Талдом – Кимры – Лихославль – Торжок – Кувшиново – Осташков, протяженностью 400 километров. Наш минометный дивизион и еще некоторые подразделения на конной тяге выступили отдельной колонной по несколько иному маршруту. Медленно двигалась колонна по зимнему шоссе в северо-западном направлении. Позади остались: Солнечногорск, Клин, Калинин. В том же направлении, обгоняя нас, проходили автомашины с воинскими грузами. Марш совершался по ночам. В придорожных селениях много домов было сожжено и разрушено. Население было малочисленным, многие еще не успели вернуться к родным очагам. Морозы стояли жестокие. На привалах все хотели обогреться. В оставшиеся целыми дома набивалась масса народа – солдаты и офицеры. Усталость и тепло расслабляли тело и нервы, и люди засыпали стоя. Десять-пятнадцать минут, затем продолжение марша. Шли не единым строем, а отдельными группами вслед за подводами, так было удобнее. Я большей частью шел вместе с Сергеем Кирилловским и Ефимом Бабием. В длинной дороге есть время и на размышления, и на разговор. Ефим, склонный всё анализировать, выискивал причины, почему немцам удалось дойти до глубин России, до мест, где никогда не ступала нога иноземных захватчиков. Действительно, было о чем задуматься русскому человеку. Однако мы шли воевать, и вряд ли были уместны такие разговоры. Сергей слушал и молчал. Я тоже не поддерживал этот разговор, не доступный нашему уровню информированности.
В намеченный командованием график движения дивизион не укладывался. Скудно было с кормом для лошадей, поэтому приходилось сокращать протяженность суточных переходов. Стрелковые и артиллерийские полки на автотранспорте уже прибыли в район, а мы опаздывали. Видимо, по этой причине дивизиону приказали ускорить движение и разрешили совершать переходы в дневное время. Соприкосновения с противником в пути следования не было, и бдительность наша притупилась. На войне за это дорого расплачиваются.
25 декабря совершали марш с раннего утра. С наступлением вечера должны были прибыть в город Торжок. В трех батареях и штабе дивизиона в общей сложности было не менее 150 подвод. В интервалах между ними идущие солдаты и офицеры поочередно присаживались отдыхать на телеги. Колоннарастянулась более чем на километр. Ближе к вечеру, когда до города оставалось километров шесть-семь, сел отдохнуть и я. Быстро задремал. Проснулся от легкого толчка ездового: «Товарищ лейтенант, летят какие-то самолеты», – сказал он, с тревогой вглядываясь в небо. Подняв голову, я увидел три бомбардировщика «Юнкерс», летевшие на высоте 200–300 метров, под углом 40–50 градусов к направлению движения нашей колонны. В тот же момент от самолетов отделились несколько черных «точек», быстро увеличивающихся в размерах по мере приближения к земле.
«Бомбы», – мгновенно сообразил я, но времени на подачу каких- то команд подчиненным уже не было. Всем и так было понятно, что нас бомбят. Два-три прыжка до обочины дороги, и, падая в снег, услышал нарастающий свист падающих бомб. Секунды спустя – серия взрывов и глухие удары вблизи глыб мерзлой земли. Вскакиваю и бегу по глубокому снегу еще несколько шагов подальше от дороги. Самолеты развернулись и вновь летят на нас. Сотни людей лежали довольно плотно на открытой местности – заманчивая цель для фашистских стервятников. Они стали проноситься еще ниже и из пулеметов поливать нас свинцом, как на стрельбище. Я остался цел. Бежать далее от дороги не имело смысла. Лег на спину и до конца наблюдал этот кошмар. Три пролета с бомбежкой и три возврата с обстрелом. Признаюсь, когда бомбы приближались к земле, глаза самопроизвольно закрывались, невозможно было смотреть на приближающуюся смерть. После взрывов вновь продолжал наблюдать за происходящим. По времени это продолжалось не очень долго, но нервная нагрузка колоссальная. Наконец, самолеты взяли курс на запад. Мы медленно поднимались, осматривались вокруг, выходили на дорогу. Ближайшая воронка от места, где я залег, находилась метрах в пятнадцати, глубиной доходила до трех метров. Видимо, бомбы имели взрыватели на фугасное действие, и это спасло многих из нас. При осколочном действии взрывы произошли бы на поверхности земли со значительно бoльшим радиусом поражения. Выйдя на дорогу, люди искали своих товарищей, начинали оказывать помощь раненым, выносили к дороге тела убитых. Я тоже искал своих друзей – Кирилловского, Климова, Бабия, своих батарейцев. Помнится, в дивизионе погибли семь человек, а сколько было раненых – не помню.
К нашему удивлению, конский состав дивизиона и имущество почти не пострадали. Ехавший ездовым на первой повозке солдат Ершов с перепугу погнал свою лошадь вперед по дороге, не предполагая последствий. Лошади, как известно, всегда следуют примеру впереди бегущей. Весь обоз благополучно проскакал место бомбежки.
По шоссе пешком добрались до Торжка. Ночевали в доме одной доброй старушки, которая досыта накормила нас вкусной вареной картошкой. Иного в то время и не было. Смерть товарищей еще до вступления в настоящие боевые действия сильно подействовала на нас. Мы впервые реально почувствовали вероятность и нашей гибели в любой момент в жестокой войне, на которую мы шли и никак не могли ее миновать. Тот вечер запомнился навсегда.
Торжок в те дни был прифронтовым городом. Здесь размещались различные базы снабжения фронтового значения, и противникоб этом, несомненно, знал. То и дело слышались гул немецких самолетов, стрельба наших зенитных орудий, разрывы бомб. Отдыхалось не очень спокойно. Вечером следующего дня похоронили товарищей, и дивизион продолжил свой путь к передовой линии фронта, но уже ночными маршами, с предосторожностями.
31 декабря после дневки выехали немного ранее обычного. В тот день мне исполнилось двадцать лет. В день своего рождения, да еще под Новый год, естественно, думал о родных и близких, о прошлой, еще не долгой жизни, о будущем. Трудно было что-то загадывать наперед, когда шла война и через несколько дней предстояли бои. Даже в спокойной, мирной жизни судьба человека в значительной степени складывается от независимых от его воли обстоятельств, а что говорить о военной обстановке! В любой момент приказ командира или действия противника определят твою судьбу. Запомнилась эта ночь морозами, ясным небом, на котором россыпью горели звезды. При свете луны двигался обоз на запад, поскрипывал снег под полозьями саней и ногами людей. По сторонам дороги стеной стоял темный еловый лес. В отличие от прошлых ночей, в небе неслышно было характерного звука немецких бомбардировщиков. Они, немцы, тоже встречали Новый год. Каждый человек отмечает этот праздник. Что он, 1942-й год, принесет нашей стране, каждому из нас? Не нужно было гадать, какие у всех нас задумки на наступающий год. Каждый желал одержать победу над врагом и остаться живым.