По черному следу
Шрифт:
— Здесь надо добавить: и человеческий долг. Именно в этом плане я был намерен говорить с тобой. Как личность с личностью.
— Такая дискуссия заведет нас в тупик. Ситуация, в которой оказались мы с тобой и распорядительные органы твоего Управления, выходит за рамки ныне существующей морали. Это нас удручает, но не должно удивлять. Предусматривать такого рода ситуации разуму человека было пока несвойственно.
— Верно, — согласился Фрэнк — Однако разуму человека также несвойственна и бездеятельность в любых ситуациях.
Нортон угрюмо взглянул
— Во всяком случае, на вашу бездеятельность мне рассчитывать не приходятся.
— Вот поэтому твое контрпредложение не имеет практической ценности. И если каждый из вашей феноменальной четверки изберет для себя ту же позицию… Что получится, Дэвид?
— За каждого из четверки я не ручаюсь. Контрпредложение я сделал только от своего имени.
— Одного себя пытаешься противопоставить всему человечеству? Надеешься выстоять в этой борьбе?
— Я предлагаю мир, а ты говоришь о борьбе… Кстати, само человечество не готово к этой, с позволения сказать, борьбе.
— Даже так?.. А на чем основан этот твой, с позволения сказать, оптимизм?
— Для борьбы нужен повод. Общество не может бороться со мной без всякого повода. Я полноправный член общества, уважаю его законы и обоснованно считаю, что законы должны меня, полноправного, защищать. Я выражаюсь достаточно ясно?
«Полноправного… — подумал Фрэнк. — Вот в чем тут соль!..»
— Твое юридическое полноправие ни у кого не вызывает сомнений, — ответил он. — Но вот биологическое…
— О юридическом праве я знаю, — перебил Нортон, — а вот о биологическом впервые слышу. Я рожден на Земле и от земных отца и матери. Так что катитесь вы от меня со своими сомнениями…
— А если вдруг выяснится, что твоя природная сущность не адекватна биологической сущности человека? Допустим. И что тогда?..
— Тогда мне ничего другого не останется, как предъявить обществу свои претензии по самому большому счету! — подхватил Нортон. — Ведь это оно послало меня за пределы родной планеты. Ведь это для его благополучия мне приходилось трудиться во Внеземелье, рискуя собственной головой. Вдобавок ваше Управление как общественный институт не сумело обеспечить мне космическую безопасность. Так кто же будет в конце концов виноват, если обнаружится моя биологическая неадекватность?!
— Никто, естественно. Однако все мы будем виноваты, если не сумеем оградить людей от угрозы изменения природной сущности человека.
— Ограждайте. Разве я против? Но лично себя я не позволю считать нелюдью. Независимо от того, нравится вам такая моя позиция или не нравится. Для человечества и для планеты в целом я абсолютно безопасен. Не будь у меня такой уверенности, я никогда не решился бы вернуться на Землю. То же самое можно сказать и о каждом из нашей четверки. И в этом смысле я готов поручиться за каждого хоть головой. Впрочем, довольно. Я тебя честно предупреждал: дискуссия заведет нас в тупик. Нет, нет, довольно! К тому же ты интервьюируешь меня, в сущности, не имея на это права.
— То есть как?.. — Фрэнк слегка растерялся.
— А вот так.
— Они у нас есть.
— Палочка, которую вам удалось выманить у мальчишки?
— Хотя бы. Она побывала у тебя в руках, и отсюда ее совершенно необъяснимые свойства.
— Опасные для человечества?
— Вероятность этого исключать мы не вправе..
Нортон демонстративно перевел взгляд на телевизионный стереоландшафт. Почти у самого стола неслышно суетились передние ряды колонии пингвинов. «Первый раунд закончился с преимуществом Нортона», — мысленно прикинул Фрэнк.
— Я вижу, — сказал он, — ты не равнодушен к зрелищам на экране? Но не вижу, как это можно было бы совместить с дикой вспышкой твоего экраноненавистничества во Внеземелье…
— О чем речь? — спросил Нортон, не повернув головы.
— Хочешь сказать, что об этом ты не имеешь понятия.. Ладно. А о «черных следах» ты имеешь понятие?
— «Черные следы»? — Нортон искоса взглянул на Фрэнка. — Это что за диковина?
— Это такая диковина, которая… В общем, да, ты можешь отвертеться от любых улик. В том числе от поющей деревяшки. Но есть, по крайней мере, одно свидетельство твоей биологической неадекватности, от которого тебе не уйти, сам знаешь. Я имею в виду «черный след».
Обратив лицо в собеседнику, Нортон сурово спросил:
— Где ты видел «черные следы»?
— Я их не видел.
— Тогда о чем разговор?
— Все о том же.
— Тема нашего разговора исчерпана. — Нортон поднялся.
Фрэнк, продолжая сидеть, кивнул на заснеженный берег с пингвиньей компанией:
— Экран менять приходилось?
— Нет, — прошипел Нортон. — Не приходилось.
— А если пощупаешь этот берег руками — придется?..
В глазах Нортона — где-то в самых зрачках — застыло холодное пламя.
— Я доставлю тебе удовольствие, — тихо сказал он, — пощупаю этот берег руками. Но потом уходи.
Нортон вышел из-за стола я, погрузившись в толпу пингвинов по грудь, подступил к телевизионной стене вплотную. Халат, соскользнув у него с одного плеча, остался висеть на другом, и сквозь призрачно-трепетный слой розового с голубым ореолом свечения, порожденного потревоженным стереоэффектом, Фрэнк мог разглядеть левую половину мускулистого загорелого тела и пестрые плавки. Было слышно, как Нортон демонстративно похлопал но стене ладонью. «До чего же часто подводят людей излишняя самоуверенность», — подумал Фрэнк.
Оставляя за собой тающий шлейф розово-голубых ореолов, Нортон выплыл из зоны действия стереоэффекта. Натянул на плечи сползший халат, резко спросил:
— Ну и что?
Фрэнк молча смотрел на заснеженный берег, на белые купола антарктических гор.
— Я спрашиваю: что?
— Ничего, — вяло отозвался Фрэнк. — По-видимому, ошибка…
— Если вы приходите ко мне с ошибками, то я не слишком высокого мнения о работе вашей организации.
— Я тоже, правда, по другому поводу.