По дорогам прошлого
Шрифт:
Положив цветы на кожух пулемета, Симаченко сказал с ласковой усмешкой:
— Давай зови, запевала, ребят. Дело есть!
Скоро на дороге у тачанки собрались конники.
Симаченко взгромоздился на тачанку, помахивая над головой газетой.
— Тихо, братки, тихо! — успокаивал он шумевших бойцов. — Хочу поздравить вас! Запоздали, правду сказать, известия. Да лучше поздно, чем никогда.
Командир развернул «Красного кавалериста».
— Известие первое! — крикнул он громко, чтобы все слышали. — От десятого июня. Из Баку. От товарища
Бойцы молчали. Было тихо. На знойном безоблачном небе сияло солнце. Внизу бесшумно кланялась рожь, кивали головками васильки. Высоко в небесной синеве мелькнул жаворонок, пропел короткую песню и исчез.
«С восхищением следим за боевыми действиями нашей славной Конной армии. Поздравляю с первым успехом. Крепко целую дорогих Буденного и Ворошилова.
Г. К. Орджоникидзе», — прочитал командир.
— Ура! — пронеслось над полем.
— Теперь второе и главное! — мотнул Симаченко головой, поправляя кубанку. — Тоже с задержкой! По причине нашего с вами быстрого продвижения.
Бойцы засмеялись.
— Телеграмма! — громко читал Симаченко. — «Командарму Первой конной товарищу Буденному. Члену Реввоенсовета Первой конной товарищу Ворошилову от Бакинского Совета рабочих, красноармейских и матросских депутатов. Девятое июля тысяча девятьсот двадцатого года. — Симаченко оглядел бойцов. Те насторожились, ждали, что будет дальше. — Узнав о вашей первой блестящей победе над польской шляхтой, бакинский пролетариат поручил мне передать братский привет славной Конной армии и вручить товарищам Буденному и Ворошилову… — Симаченко остановился, пряча в усах улыбку. Конники нетерпеливо переступали с ноги на ногу, — золотые кинжалы!» — закончил командир.
— Ура! Ура! Ура! — кричали конники, восторженно хлопая в ладоши и выкрикивая что-то не совсем уловимое, но очень доброжелательное.
— Да это, братцы, наш подарок! Не важно, что бакинцы поднесли! Наш, наш подарок! — кричал запевала Зражень.
— Понятно, наш! Мы первые придумали! — сказал, расплываясь в мальчишеской улыбке, длиннолицый боец.
— Кинжалы вручены по адресу! — успел выкрикнуть Симаченко.
Конники подхватили его на руки и с веселыми криками: «Качать, качать командира!» — подбросили высоко вверх.
ВСТРЕЧА ВО ЛЬВОВЕ
Осень тысяча девятьсот тридцать девятого года застала Владимира Измайлова за пределами Советского Союза.
Вместе с Отдельной кавалерийской дивизией Красной Армии он продвигался по Западной Украине и вскоре попал во Львов.
Измайлов бродил по улицам древнего города. Подолгу простаивал перед старинными зданиями, уносясь мыслями в те времена, когда первопечатник Иван Федоров пришел из Москвы в этот город.
Однажды Измайлов встретил на улице Львова человека с одной ногой. Инвалид с деревяшкой вместо второй ноги хорошо говорил по-русски, еще лучше — по-украински.
Измайлов разговорился с ним. Прошли в сквер и уселись на скамье против памятника польскому королю Яну Собескому.
Собеседник Измайлова назвался уроженцем города Злочева на Западной Украине, Карпом Ивановичем Трегубенко.
Он рассказал любопытную историю своей жизни, настолько интересную, что она навсегда врезалась в память Измайлова. Теперь, много лет спустя после этой встречи, он помнил ее так живо, как будто все произошло вчера.
— В тысяча девятьсот двадцатом году в Западную Украину вошли воины Красной Армии, — рассказывал Карп Иванович. — Они попали сюда, преследуя разбитых на советской земле интервентов-захватчиков, бело-поляков пана Пилсудского.
Впереди продвигалась конница Буденного.
— Грозное войско! — неслась по селам и городам панской Польши слава о мужественных, бесстрашных советских солдатах.
— Грозное войско! — осеняли себя крестом богобоязненные шляхтянки, шепча молитву деве Марии.
— Грозное войско! — заунывно звонили в костелах колокола.
— Грозное войско! — угрюмо говорили отступавшие через город польские солдаты-жолнеры.
Дошел черед и до Злочева.
На его улицах появились буденовцы. Злочевцы высыпали навстречу красноармейцам, разговаривавшим на одном с ними языке.
Среди бойцов — старые, бывалые служаки, участники войны тысяча девятьсот четырнадцатого — тысяча девятьсот семнадцатого годов, отличные кавалеристы — гусары и кирасиры, драгуны и уланы, лихие рубаки — казаки Дона, Кубани и Терека, просто рабочие и крестьяне, ушедшие в красную кавалерию по зову партии коммунистов: «Пролетарий, на коня!»
Об этом собеседник Измайлова узнал много позже, но и тогда уже он с интересом всматривался в яркое, красочное, самобытное советское воинство.
Всех поражала одежда буденовцев. Самая неожиданная.
Сдерживая разгоряченных коней, продвигались по пыльней дороге донцы в синих мундирах и шароварах с красными лампасами. Из-под лихо заломленных форменных фуражек с красными околышами и синим верхом рвались наружу нетерпеливые, как и их хозяева, черные, льняные, золотистые и охряно-рыжие чубы.
Вперемежку с донцами двигались кубанцы и терцы в черкесках черного, синего и серого сукна с заброшенными за спины белыми башлыками, в серых, черных и коричневых шапках-кубанках и папахах.
Потомки свободолюбивых запорожцев легко держались в седлах. Богато изукрашенные серебром и резной костью, а то и перламутром, их родовые сабли и кинжалы висели на тонких кавказской работы поясах, дополняя красочные боевые наряды.
Обыкновенные гражданские пиджачки и домотканые крестьянские штаны и рубахи — и тут же ярко-красные, синие и малиновые галифе с золотыми или серебряными галунами. Застиранные в походах, защитного цвета, линялые гимнастерки старого покроя и гимнастерки-буденовки с «разговорами» — нагрудными широкими петлицами, заимствованными из одеяния былинных богатырей, проносились вместе с малиновыми, желтыми и зелеными чекменями с серебряными с чернью газырями.