По дороге на Оюту. Наперегонки со временем
Шрифт:
– Юле нужно лечение, - грубовато процедила я.
– Сегодня ей вызывали врача. Я ещё не получила счёт от него. Но и так ясно — всё, что заработала, придётся отдать. Мне и твои "крошки" пригодятся. Я не гордая, отец, а голодная.
Мой взгляд упал на ящик с овощами. Сейчас они были как нельзя кстати.
– Я всё понимаю, дочь, - взглянув на отца, снова заметила эту растерянность в его глазах. Когда-то я считала, что мой папа сильный мужчина, а по факту размазня. Не приведи Вселенная, вот от такого ребёнка родить. Ни на что не способная тряпка. Нет. Если уж и связываться с мужиком, то с таким, кто за своих
– Понимал бы, - устало прошептала я, - не в колонии сидел, а дома рядом со мной и живой Аникой. Это твоя вина. Надеюсь, ты это осознаёшь. Мы твои дочери, а ты даже не смог нас защитить. Даже не попытался. Тебе и в голову не пришло, что мы останемся одни. Ты сгубил всю семью. И тебе с этим жить. Если убьют меня - тебе и не сообщат об этом, потому что я не существую. Меня спалят в крематории с такими же никому не нужными нелегалами, а ты даже не узнаешь. А Юла? Ты хотя бы видел фото внучки?
– Нет, - тихо произнёс он.
– Аника редко о ней говорила.
– А ты и не спрашивал, правда? Ребёнку пять лет, а ты и не знаешь, как внучка выглядит. Тебе на себя в зеркало смотреть не противно. И неужели ни разу рука не потянулась мне позвонить и спросить, а почему твоя старшая дочь не показывает внучку. А хочешь, я тебе расскажу то, что узнала сегодня? Так вот, а она вся в тебя выросла, ей плевать было и на меня, и на Юлу. Кровь не водица — дочь вся в отца.
Я уставилась на него. Насмешка судьбы, но это я была очень на него похожа. Внешне. Те же светлые волосы, голубые глаза, даже родинка над бровью. Только кожа у меня светлая, как у мамы - землянки. А Аника нутро переняла, та же гниль.
– Криста, не надо так, - прошептал он. И выражение лица как у побитой собаки, то же мне жертва.
– А как? Это правда, отец. Хоть что мне говори, а это правда. Мне всего девятнадцать, а я трясу задницей перед мужиками. Вижу их похотливые рожи, среди них и твои дружки.
Как тебе нравится, что они ходят поглазеть на твою полуголую дочь. Если жизнь подожмёт ещё больше, мне, кроме борделя, податься будет некуда. Они меня ещё и иметь будут. Как тебе такое? Хотя дружки - это ведь святое. Им и дочери не жалко. А я уже готова выставлять своё тело, чтобы купить пожрать и оплатить по счетам. И виноват в этом ты. Ты мой отец! Ты обязан был думать в первую очередь не о своей проклятой репутации, а о своих детях. Что ты сделал для меня? Кроме как выделил сперматозоид. Что?
Меня откровенно несло. Всё, что накопилось за всю жизнь, я, наконец, выплеснула на него. Пусть живёт с этим. Может, хоть что-то в нём шевельнётся.
– Я виноват, - пробормотал он невнятно, - понимаю.
Эта его фраза и поникший виноватый голос меня окончательно взбесил.
– Что мне от твоего понимая?!
– я рычала раненым зверем.
– Мне нужны деньги на лечение твоей внучки. Мне нужна помощь здесь и сейчас. А к кому мне бежать? Всё! Я осталась одна, с больной Юлианной на руках. Она же мне, что дочь. Я её растила. Мне кажется, она даже не понимает, что родила её Аника. И это твоя внучка! Так что мне всё равно где ты возьмёшь денег. Для развлечений Аники они у тебя были. Вот и для меня хоть раз постараешься, или не смей больше называть меня дочерью. И главное, придуши этого урода. Я не хочу, чтобы он дышал. Если он вякнет о существовании Юлы, её отберут, и тогда я явлюсь на Палладу
Он сглотнул. Видимо, не ожидал, что его младшая дочь выросла вот такой стервой.
Только мне было плевать. У меня жизнь разлеталась на куски.
– Я услышал тебя, дочь. Всё, что смогу, сделаю. Но мне нужно время, - он потёр ладонью лицо.
– Я буду звонить тебе. Помогать. Только не наделай глупостей. Успокойся, не повторяй моих ошибок.
– Да куда уж мне до тебя, - я выдохлась. Осталось только бессилие и какая-то обречённость. Это страшно остаться одной. Я осмотрелась.
– Надеюсь, ты сможешь сделать так, чтобы нас не погнали из этого дома. Ведь Аники больше нет, а всё тут принадлежит тебе и ей.
– Я сейчас же свяжусь со знакомым и сделаю так, что этот дом не тронут. Никто вас не выкинет без моего ведома на улицу. Даже не думай об этом.
Ну, хоть здесь сюрпризов не будет.
– Может тебе лучше отдать девочку в официальный приют?
– Нет, - рявкнула я, - мой ребёнок останется со мной и точка. В отличие от вас я люблю свою семью. То, что от неё ещё осталось.
– Я только предложил, не психуй. Когда ты успела стать такой злой, Криста. Ты же была самой доброй и милой девочкой.
– Была, - я кивнула, - пока ты меня не предал. Но я не хочу обсуждать себя с кем-либо. Это не твоё дело, что с меня выросло. От тебя мне нужны только деньги. И то не для себя, а для твоей родной внучки.
– Я услышал тебя, дочь, и мне очень жаль.
– Мне твоя жалость до одного места...
"Время" - механический голос вклинился в наш разговор.
– Я перезвоню тебе, доченька.
Кивнув, я отключила связь, брезгливо откинув планшет.
Нет. Отец ошибался на мой счёт, я никогда не была хорошей девочкой. И только это долгие годы помогало мне выжить. Я была очень злой и пакостной. Зубами держалась за своё. Могла наступить пяткой на свою совесть, и даже гордость. На работе за глаза меня награждали такими эпитетами, но это мне даже нравилось. Таких, как я, боятся. Не любят, да, но и не лезут. Потому как прилетит ответка.
Подойдя к плите, убрала крышку со старенькой керамической кастрюли. Пусто. Видимо, сестра дома всё же побывала. Возможно, со своим дружком. Выжрали всё и убрались. Да недалёко она не ушла.
Медленно, как старуха, я прошлась по небольшой двухкомнатной квартире. В моей комнате всё было в порядке, а вот у сестры царил хаос. Матрас с кровати скинут на пол, вещи разбросаны. Пройдя вперёд, наступила на простыню. Она была испачкана. Похоже, здесь предавались самому настоящему разврату.
Докатились.
Чего она его сюда притащила? Что у них там случилось?
Этого мне никогда не узнать. Но всё указывало на то, что этот мужчина был в нашем доме.
Взглянув на часы, поняла, что пора ехать в приют. Юла не любила оставаться там в числе последних уходящих. А я не хотела, чтобы моя девочка чувствовала себя плохо. Откатив ногой коробку на маленькую тесную кухню, хлебнула воды из кувшина и отправилась на выход.
Аника мертва, но мы нет.
Жизнь не должна останавливаться. О теле побеспокоятся госслужбы. Всё доки касательно похорон отправят единственному легальному родственнику - отцу. А я для сестры больше ничего не могла сделать.