По дороге памяти
Шрифт:
Но затем началось. Любой из случаев мог произойти и пятьдесят лет назад, и каждому можно было найти разумное объяснение, но они продолжались. Однажды она поставила мясо в духовку, а когда подошло время обеда, оказалось, что забыла ее включить. Спустя два дня мы в который раз пересматривали «Мальтийского сокола», и она вдруг не смогла вспомнить, кто убил напарника Хэмфри Богарта. Она «открыла для себя» Реймонда Чандлера – писателя, которого любила много лет. Приступов ярости не было, но все остальные прогнозы доктора Кастльмана начали оправдываться.
Я стал считать ее таблетки. Она сидела на пяти разных лекарствах,
Порой я упоминал места, людей, события, что-нибудь пережитое вместе, и один раз из трех Гвендолин не могла их вспомнить, а еще злилась, если я объяснял, что она это забыла. Через месяц она уже не помнила два случая их трех. Затем она потеряла интерес к чтению и обвинила в этом очки. Но когда я повел ее выписать новые, оптик проверил ее зрение и сказал, что оно такое же, как и в прошлый визит два года назад.
Она продолжала бороться, пытаясь стимулировать свой мозг решением кроссвордов и математических задач – всем, что заставляет думать. Но каждый месяц головоломки и задачки становились чуть проще, каждый месяц она справлялась с ними все хуже. Гвендолин по-прежнему любила музыку, ей все так же нравилось кормить птиц и смотреть, как они клюют, но напеть мелодию или назвать вид птиц она больше не могла.
Гвендолин никогда не позволяла мне держать в доме огнестрельное оружие. Она говорила, что лучше позволить ворам все вынести, чем погибнуть в перестрелке, – она брала в расчет только нас самих, но не вещи. И я шестьдесят лет уважал ее желание. Но теперь я купил маленький пистолет, коробку патронов и запер их в своем письменном столе до тех времен, когда болезнь жены зайдет настолько далеко, что она перестанет меня узнавать. Я решил, что, когда этот день настанет, пущу пулю в голову сначала ей, а потом себе... Но я знал, что не смогу. Себе – да, но женщине, в которой заключалась вся моя жизнь, – никогда.
Мы познакомились в колледже. Она была отличницей, а я не слишком успешным спортсменом: в футболе запасной защитник, которого вызывают на поле в самую последнюю очередь, в баскетболе подмена для форварда. Здоровенный, сильный и туповатый парень, но она во мне что-то нашла. Я обратил на нее внимание в кампусе – такую хорошенькую девушку невозможно не заметить, но она общалась с умниками, и наши дорожки почти не пересекались. На первое свидание я пригласил ее лишь потому, что поспорил с товарищем из студенческого землячества. Он поставил десять долларов на то, что она не станет тратить на меня время. Я никогда не узнаю, почему она согласилась, и в следующие шестьдесят лет я ни разу не пожалел, что с ней связался. Если у нас водились деньги, мы их тратили, если нет – были точно так же счастливы, просто умеряли свои аппетиты и меньше путешествовали. Мы вырастили троих детей, отпустили их в мир, пережили смерть одного и разлуку с двумя другими, которые уехали и зажили собственными жизнями. Так все вернулось на круги своя, мы опять остались вдвоем.
И теперь один из нас терял себя – день за днем, минута за минутой.
Однажды утром она заперла дверь ванной и не смогла вспомнить, как ее открыть. Я по другую сторону двери пытался объяснять, но она так перепугалась, что
– Она не помнила, что заперлась, – пояснил я доктору Кастльману на следующий день. – Вначале она не смогла справиться со щеколдой, которую легко отпирает трехлетний ребенок, а затем открыла дверь и тут же забыла, как только что с ней мучилась.
– Именно так развивается ее болезнь, – ответил он.
– Когда она перестанет меня узнавать?
Кастльман вздохнул.
– Не знаю, Пол. Вы самое важное в ее жизни, самое неизменное, поэтому вас она забудет в последнюю очередь. – Он опять вздохнул. – Может пройти несколько месяцев или несколько лет, а может, это случится завтра.
– Несправедливо, – проворчал я.
– Да, несправедливо, – ответил он. – Я осмотрел ее и, раз уж на то пошло, для женщины такого возраста физическое здоровье у нее отменное. Сердце и легкие работают хорошо, давление в норме.
Еще бы у нее давление было не в норме, с горечью подумал я. Она же не размышляет днями напролет, что будет, когда ее перестанет узнавать человек, с которым она прожила всю жизнь.
Затем я осознал, что она большую часть своего времени вообще ни о чем не размышляет, и почувствовал себя виноватым в том, что жалею себя, тогда как это ее разум и память ослабевают все быстрее и быстрее.
Две недели спустя мы ездили в продуктовый магазин. Она отошла за чем-то – кажется, за мороженым, а когда я взял все, что нужно, и отправился в отдел замороженных продуктов, Гвендолин там не оказалось. Я огляделся, проверил соседние ряды – безуспешно.
Я попросил сотрудницу магазина посмотреть в дамской комнате – там тоже никого не было.
Меня потихоньку начала охватывать паника. Я собрался идти на парковку искать Гвендолин там, но тут в магазин зашел полицейский, очень вежливо ведя под руку мою жену.
– Она бродила в поисках своей машины, – объяснил он. – «Нэш Рамблер» 1961 года.
– Уже сорок лет, как у нас нет этой машины. – Я повернулся к Гвендолин. – Ты в порядке?
На ее лице блестели дорожки слез.
– Прости, – проговорила она. – Я не помню, где мы припарковались.
– Все хорошо, – ответил я.
Она продолжала плакать, повторяя, как ей жаль. Очень скоро на нас смотрел весь магазин, и управляющий предложил отвести Гвендолин в свой кабинет, чтобы она там передохнула. Я поблагодарил его и полицейского, но, решив, что нам лучше отправиться домой, проводил жену к «Форду», на котором мы ездили последние пять лет.
Когда мы завели машину в гараж и вышли из нее, Гвендолин остановилась и принялась рассматривать «Форд».
– Хорошая машина, – сказала она. – Это чья же?
– Специалисты ни в чем не уверены, – говорил доктор Кастльман, – но считают, что дело в бета-амилоидах. У больных Альцгеймером или синдромом Дауна находят избыток этих белков.
– А вывести или нейтрализовать их как-то можно? – поинтересовался я.
Гвендолин сидела в кресле, уставившись в стену и нас не замечая. С таким же успехом мы могли бы находиться в тысяче миль.
– Если бы это было так просто, проблему бы давно решили.
– Значит, дело в белках. Они поступают с какой-то пищей? Какие-то продукты, которые ей лучше не есть?