По дороге с облаками
Шрифт:
Критик бережно протянул рукопись Небогову.
— В творчестве ты изменился до неузнаваемости. В чем секрет? Любовь?
— Любовь — да. Но есть еще кое-что.
Поначалу Небогов не собирался никому рассказывать о четках. Овсянников был убежденным атеистом и прагматиком. Узнай он о магической вещице, вдохновившей Небогова, — обязательно рассмеется. Чего доброго, еще расскажет об этом в городе, и Михаил Александрович превратится во всеобщее посмешище.
Но теплые слова вызвали в душе автора
— Что это?
— Это то, без чего не было бы этого романа. Посмотри!
Овсянников открыл коробочку и двумя пальцами достал четки, глядя на них, как на козявку, которую только что достал из носа, с интересом и легким отвращением.
— Не понимаю, что ты имеешь в виду.
И тогда Михаил Александрович принялся взахлеб рассказывать историю своего сокровища. Овсянников слушал, презрительно поджав губы и не глядя на собеседника.
— Ты мне не веришь? — спросил, наконец, Небогов.
— Миш, да ты в своем уме? Ерунду такую городишь. Вот уж чего я в людях не люблю, так это склонность к подобного рода предрассудкам.
Небогов не стал переубеждать критика. Смутившись, он положил коробочку обратно и сменил тему разговора.
Следующим утром, проводив Овсянникова в город, Михаил Александрович снова устроился в любимом кресле. Радуясь тому, что можно снова приступить к работе, он достал коробку, открыл ее и обомлел от ужаса: вместо любимых четок на дне лежало несколько речных камешков, наспех завернутых в карамельные фантики.
— Соня! Соня! — застонал Небогов, сраженный предательством и потерей источника писательской силы.
В этот день Небогов не написал ни слова. Ничего не смог он изобрести и в последующие две недели. Белые листы слепили его, пугали. Персонажи забились в самые темные углы Софьиной усадьбы и больше не показывались.
— Мишенька, я сделаю тебе новые, точно такие же, — уговаривала Софья Валентиновна.
— Не надо мне новые! — отвечал Михаил Александрович из-под одеяла. — С другими у меня ничего не получится.
— Еще лучше получится. Я на них прочту заклинание посильнее.
— Не хочу новые! — упорствовал писатель и отворачивался к стене, натянув одеяло по самую макушку.
В конце второй недели, когда Софья Валентиновна уже собиралась вызвать врача, Небогов встал с постели решительно, злобно сверкая глазами и ожесточенно почесывая густую щетину.
— Я иду на почту звонить Овсянникову!
— Побрейся хоть, — посоветовала Софья Валентиновна, но Небогов послал в ответ такой взгляд, каким смотрит муж на жену, потратившую всю получку на флакончик французских духов.
В крошечном почтовом отделении было
— Овсянников слушает, — прозвучал в трубке пресный голос.
— Константин, это я, Михаил.
Небогову хотелось сразу же сказать какую-нибудь едкую гадость, обозвать критика, но девушка продолжала разглядывать его и слушать разговор.
— А, Миша! — воскликнул Овсянников беззаботно, будто он своими мерзкими лапками не лишил Михаила Александровича возможности стать великим русским классиком.
— Как поживаешь, дружище? Как Софья?
— Я как раз звоню спросить, как ты поживаешь? — прошипел Небогов. — Как тебе пишется, Костик?
— Ах, ты об этом? Должен признать, жестоко ты надо мною подшутил. Нельзя людям тщетные надежды давать.
— Ты о чем вообще толкуешь? Я тебе ничего не давал! Ты сам эти надежды упер!
Михаил Александрович повысил голос и добавил:
— Писака!
— Да ладно тебе! Было бы, чего злиться. Кому нужна твоя деревяшка? Толку от нее никакого. Я ее, разве что, к заднице не прикладывал. Наплел мне небылиц. А я за это время ни слова не написал.
В голосе Овсянникова явно звучал упрек. Экая наглость!
— А ты себе другие сделай. Из собачьего помета. Навозник!
Небогов швырнул трубку, и девушка подпрыгнула от неожиданности. Немного постояв молча, Михаил Александрович попросил:
— Дайте-ка мне вон те конфеты и бутылку красного вина.
До самого обеда Софья Валентиновна не решалась спрашивать Небогова о состоявшемся разговоре. Только когда они выпили по бокалу вина, он сам спросил ее:
— Что, Сонюшка, выходит, не было никакой магии? Эффект Плацебо?
— Была магия, Миша, — сказала Софья, глядя на него с теплотой. — Магия твоего таланта. И не нужно тебе никаких заклинаний.
— А где ты четки-то эти взяла?
— Дед Николай из города жене привез. Думал, браслет. Она его обругала и в мусорку. Там я их и приметила.
Небогов громко расхохотался. Вечером он заснул крепко и спокойно, как не спал уже давно.
***
В огромном типографском цехе пахло краской и свежей бумагой. Множество людей в синей спецодежде сновали вокруг станков. Высокая сухая женщина поглядела на Небогова через очки в золотой оправе.
— Ну что, запускаем?
— Запускаем!
— Запускаем! — скомандовала женщина работнику, стоявшему у большого экрана.
Михаил Александрович сунул руку в карман и легонько ущипнул себя за бедро. Нет. Это был не сон. И не далекие красивые мечты. Всего лишь обычная магия.