По дороге в вечность
Шрифт:
Сегодня я выступлю со своим первым сольным номером – спою «Edge of Seventeen» Стиви Никса. Но перед выступлением я пару часов поработаю официанткой, а Эндрю – помощником официанта, убирающим со столов грязную посуду. Вау! У меня есть клевая работенка.
Мы приходим к семи. Зал уже полон. Мне нравится обстановка этого места. Сцена нормальных размеров, да и пятачок для танцев просторный. И столики не стоят впритык. Свободных стульев почти нет. Я начинаю нервничать. Взявшись за руки, мы с Эндрю пробираемся сквозь толпу. Повезло: нам предложили совместную работу на несколько вечеров. После Виргинии редко удавалось подработать. Обычно я убирала в номерах, а Эндрю
Нашим боссом на эти дни становится некий Джерман. Так его зовут. Вряд ли он немец [12] . Насколько я знаю, те все рыжие. Он вручает Эндрю белый фартук и бейдж, на котором написано «Энди».
Я сдерживаю смех, однако Эндрю замечает мое изумленное лицо.
Джерман чешет нос, потом вытирает руку о джинсы. Рука у него пухлая, а пальцы напоминают сосиски.
– Ничего хитрого. Смотришь, кто готовится уйти. Когда видишь, что ушли, быстренько уносишь их свинарник на кухню и вытираешь со стола. И вот что, Энди. – Джерман поднимает палец. – Чаевые не хапать, понял? Это для официанток. Ты меня понял?
12
В английском языке мужское имя German означает «немец».
– Да, сэр, – говорит Эндрю.
Джерман отвлекается, заглядывая в свою книжку заказов. Эндрю шевелит губами. Скорее всего, это означает: «Каков придурок?» Мне смешно, но я стараюсь «сохранять лицо», чтобы Джерман ничего не заподозрил.
Теперь босс смотрит на меня. По-настоящему смотрит, а не скользит глазами, как по Эндрю.
– А ты выглядишь как надо. – Он улыбается, сверкая желтоватыми зубами. – Не забывай об улыбках, и чаевые потекут тебе в карман.
Ну и зануда этот южанин! Представляю, каково официанткам, которые работают здесь постоянно.
Принимая наивно-глуповатый вид, я улыбаюсь еще шире и, подражая его гнусавому южному акценту, говорю:
– Постараюсь, мистер Джерман. А когда моя смена закончится, думаю, вы понимаете, что мне надо немного передохнуть перед выступлением.
Эндрю смотрит на меня во все глаза. Мой лингвистический трюк его явно заинтриговал, но сейчас мое внимание целиком сосредоточено на Джермане. Похоже, я успела очаровать эту тушу, и если бы я сейчас велела ему вылизывать пол, он бы лишь спросил: «Как долго?»
Эндрю
Всегда знал, что Кэмрин – талантливая девчонка. Но откуда вдруг ей известна эта тягучая южная манера говорить, да еще с таким соблазнительным окрасом? Обязательно потом спрошу. А пока надо приниматься за работу.
Прицепляю бейдж, повязываю фартук и беру пластиковую штуку, чем-то похожую на гибкое ведро. В эту емкость я буду сметать все крошки, объедки, бумажные салфетки и прочее, что осталось после ухода посетителей. Работа меня вполне устраивает. Я лишь надеюсь, что в течение этих двух часов Джерман не будет висеть у меня на хвосте. Вообще же ему бы не мешало познакомиться с каким-нибудь сильным дезодорантом. А то его природный «аромат» как-то не согласуется с обстановкой заведения. Джерман здесь – все равно что флаг хиппи, торчащий из окна особняка стоимостью в четыреста тысяч баксов. Этот бар-ресторан – место чистенькое и аккуратное.
Подхожу
Убираю еще пару столов. На одном лежит пятидолларовая бумажка, на другом – двадцатидолларовая. Направляюсь на кухню, но меня останавливает женская компания, расположившаяся в закутке неподалеку от барной стойки. Их четыре.
– Дорогуша, иди сюда, – подзывает меня женщина постарше. – Примешь наш заказ на выпивку?
– Извините, мэм, но я всего лишь убираю со столов.
Пытаюсь отойти. В разговор вступает другая женщина, симпатичнее первой.
– Держу пари, если мы захотим, чтобы ты был нашим персональным официантом, твое начальство не станет возражать.
У нее блестят глаза. Голова слегка наклонена. И конечно же, я замечаю ее здоровенные сиськи, выпирающие из облегающего топика. Почувствовав это, она намеренно приспускает топик.
– Вы, конечно, можете попросить, – говорю я, улыбаясь и пуская в ход свои чары. – Если босс разрешит, я ваш на весь вечер.
Дамы переглядываются. Между ними происходит что-то вроде беззвучного разговора. Чувствую, добыча у меня на крючке.
Подходит Кэмрин с подносом, уставленным порциями виски. В отдельном стакане – полным-полно свернутых купюр. Интересно, это ее чашка для пожертвований? Или сюда она собирает деньги за выпивку? Я настораживаюсь.
Она с усмешкой смотрит на меня, затем на женщин, потом снова на меня.
– Леди, он вам чем-нибудь не угодил? – тоном хозяйки бара спрашивает она.
Я знаю: она ничуть не ревнует меня к этим теткам. Просто сегодня между нами идет состязание: кто больше заработает на чаевых. По пути сюда мы заключили пари.
– Думаешь, помощник официанта не вправе брать чаевые?
– Уверена, – ответила Кэмрин. – Им это запрещено.
– Раскинь мозгами, – сказал я, тормозя на перекрестке. – Бар, в котором полно женщин. Подвыпивших женщин. Бьюсь об заклад, я получу от них чаевые.
– Ты в этом уверен? – спросила она, покусывая губы.
– Конечно. – Я испытывал прилив самоуверенности, а потому добавил: – Я получу больше чаевых, чем ты.
– Готова заключить с тобой пари. – Кэмрин засмеялась. – Только хорошенько подумай, чтобы потом не выглядеть смешным.
– Значит, по рукам, – ответил я, хотя где-то в глубине души чувствовал: надо было ей сказать, что я просто пошутил.
В машине я тогда промолчал. Пари заключено на таких условиях: если Кэмрин выиграет, я три вечера подряд по часу буду делать ей массаж. Уйма времени. От одних мыслей об этом у меня слабеют руки.