По дороге в вечность
Шрифт:
Последние несколько месяцев были для нас очень тяжелыми и в то же время полными жизни, надежд, любви и радости.
Жизнь – штука загадочная и зачастую несправедливая. Но, пожив бок о бок с Эндрю, я научилась видеть перспективу. Жизнь способна быть удивительной. И даже то, что сейчас нам кажется несправедливым, – это распахивание поля, на котором вырастут счастливые события. Я стараюсь думать в этом ключе. Такое мышление дает мне силы, особенно когда я остро нуждаюсь в них.
Сейчас – один из таких моментов.
На стерильно-белой стене висят часы. Стараюсь разглядеть, который
Я не в силах этого сделать. Мне кажется, в любой момент я могу сдаться, отступить, оставить все попытки. Хочу сказать всем, кто находится в палате, чтобы они ушли и оставили меня в покое. И нечего смотреть на меня так, будто мне надо штопать душу. Да, надо! Еще как надо! Только никто из присутствующих этого не умеет.
По большей части я просто тупо лежу. У меня пропали все чувства. Но больничные стены почему-то начинают смыкаться вокруг меня. Не люблю замкнутые пространства. Даже боюсь их. Но судороги в теле и боль в сердце заставляют забыть обо всем. Может, я теперь всю жизнь буду находиться в оцепенении?
– Попытайся тужиться, – советует Эндрю. Он рядом со мной, держит мою руку.
– Хорошо тебе говорить! – начинаю я спорить, повернувшись к нему лицом. – Тужиться! Я не чувствую нижней части тела. Слышишь? Как я могу тужиться, если ничего не ощущаю?
Единственное, что у меня сейчас получается, – это говорить сквозь стиснутые зубы.
Эндрю улыбается и целует меня в потный лоб.
– У вас получится, – говорит доктор Болл, стоящая возле моих разведенных ног.
Зажмуриваюсь, стискиваю руку Эндрю и тужусь. Во всяком случае, я так думаю. Потом открываю глаза и позволяю себе вздохнуть.
– Я тужилась? Это помогло?
Боже, надеюсь, я хоть не пукнула вместе с этими потугами? А то представляю, каково было бы акушерке!
– Детка, ты замечательно тужилась. – Эндрю вопросительно смотрит на акушерку.
– Еще несколько таких попыток – и все должно получиться, – говорит доктор Болл.
Мне не нравятся ее слова. Я испускаю вздох отчаяния и резко откидываюсь на подушку.
– Детка, попытайся еще раз, – тихо убеждает меня Эндрю.
Внешне он спокоен, но я вижу, с какой настороженностью он смотрит на акушерку, и чувствую: это лишь маска, под которой он прячет свои тревоги.
Опять поднимаюсь с подушки и пытаюсь тужиться. И снова толком не знаю, действительно ли я тужилась или только в воображении. Эндрю осторожно заводит мою руку за спину, чтобы мне легче было сохранять вертикальное положение. Собираю оставшиеся силы и тужусь. Зажмуриваюсь, да так сильно, что глаза вот-вот вдавятся в череп. Оскалила зубы, и они противно скрипят. По лбу струится пот.
Потом я тихо вскрикиваю, прекращаю тужиться и дышу.
Что-то чувствую. Как странно… Нет, не боль. Инъекция эпидурала избавила меня от боли. Чувствую давление ребенка внутри. Совершенно
– Головка ребенка вышла, – слышу голос акушерки.
Затем раздаются чмокающие, чавкающие звуки. Доктор Болл с помощью специальной всасывающей трубки прочищает ребенку горло.
Эндрю хочется посмотреть. Он по-черепашьи вытягивает шею, но в то же время не рискует отойти от меня.
– Кэмрин, еще пара усилий, – просит акушерка.
Снова тужусь изо всех сил. Теперь-то я знаю, что мои труды не напрасны.
Доктор Болл вытаскивает плечи ребенка.
Тужусь в последний раз… Наш ребенок родился!
– Вы замечательно держались, – говорит мне доктор Болл, продолжая очищать младенцу горло.
Эндрю целует меня в щеку и лоб, потом отводит мокрые от пота пряди волос с моего лица. Через несколько секунд палата наполняется детским криком. Все радостно улыбаются. Настроение у всех приподнятое. А я реву, не сдерживаясь. Все мое тело сотрясается от рыданий.
– У вас девочка, – сообщает акушерка.
Нам с Эндрю не отвести глаз от нашей дочки. Потом его просят перерезать пуповину. Эндрю отходит, горделиво улыбаясь. Я думаю, он горд тем, что тоже принял участие в процессе родов. Он не знает, на кого ему сейчас смотреть: на меня или на нашу дочь. Улыбаюсь, откидываюсь на подушку. Я потратила все силы, какие были. Наконец-то я могу взглянуть на циферблат. Похоже, роды продолжались более шестнадцати часов.
У меня ковыряются между ног. Чувствую прикосновение какого-то тупого предмета. Из меня словно что-то вытягивают. Честно говоря, я и знать не хочу, что там со мной делают. Смотрю в потолок и вспоминаю все девять месяцев своей беременности. Затем на другом конце палаты слышится крик нашего ребенка. Я мгновенно поднимаю голову, словно меня огрели плетью.
Там стоит Эндрю и смотрит, как медсестра обмывает нашу дочку, а затем начинает ее пеленать. Почувствовав мой взгляд, он поворачивается и говорит:
– Детка, а у нее явно твои легкие.
Он демонстративно затыкает уши. Я смотрю на них и стараюсь не обращать внимания на манипуляции доктора Болл с моим низом. Потом Эндрю подходит ко мне. Он целует меня и шепчет:
– Вся потная. Словно марафон пробежала. Никакой косметики. Больничный халат. Но тебе и здесь удается быть красивой.
Несмотря на затяжные роды и свое не самое блестящее состояние, от его слов я краснею.
Поднимаю руку. За ней тянется трубка капельницы.
– Мы это сделали, – шепчу я.
Он еще раз нежно меня целует. К нам подходит медсестра, держа маленький сверток. Нашу дочку.
– Кто из вас хочет первым взять ее на руки?
Мы с Эндрю переглядываемся. Он отходит, чтобы медсестра могла подать ребенка мне.
– Нет. – говорю я. – Бери первым.
Эндрю почти не спорит. Медсестра подает ему драгоценный сверток и, убедившись, что он не уронит ребенка, отходит. Поначалу движения Эндрю неуклюжи, как у мальчишки, который нянчит младшую сестренку. Чувствую, он боится ее уронить или взять не так. Но Эндрю быстро входит в роль отца.