По-другому
Шрифт:
– Ма-а-акс, ты куда пошел? А кто гуся будет есть?
– Он несъедобный.
– Да? Тогда нажимай на салат. Он из кулинарии.
Опять садимся за стол. За время, что я болтал с кукушкой, гусиный жир неаппетитно застыл на тарелке, но я все равно мужественно попытался откусить кусочек. Мясо – резина резиной, конечно. Отбрасываю несчастную ногу.
– Может, мороженого?
– Давай.
Плетусь к холодильнику. Беру две пиалы. Накладываю нам с Максом примерно поровну.
– Кстати, Вера все же согласилась помогать нам по хозяйству. У тебя с этим проблем не будет?
Не
– А маленькая девочка?
– Юля? Хм… Не знаю. Может быть, иногда Вера будет брать ее с собой.
– Маленькая девочка все время говорит. Все время!
– Если это проблема, можем попросить ее к тебе не приставать.
– Все время говорит, говорит, не замолкая… – бормочет Макс, выбираясь из-за стола. У него бывает, ага. Его тупо заклинивает. И тогда он может пару часов кряду повторять одно и то же. А может уже через пять минут переключиться на что-то другое. И ведь никогда нельзя предсказать, как будет.
– Ты сейчас тоже трещишь как чечетка, – замечаю я. – Плохо дело?
Макс не отвечает и, положив конец празднику, шаркает к себе в комнату. Я даю сыну несколько минут форы и иду следом. Останавливаюсь у двери в его спальню, прижавшись к полотну ухом. Шпионить за ним я не собираюсь, но мне нужно понимать уровень его стресса. Ведь опять же, нет какой-то четкой шкалы, сверившись с которой я бы мог понять, как на него повлияли те или иные триггеры.
В комнате тихо, слышны только звуки шагов и как выдвигается ящик письменного стола, что накануне был доставлен из мебельного. Выходит, зря я переживал. Парень в норме. С облегчением выдохнув, возвращаюсь в гостиную, которая у нас для удобства совмещена с кухней. Убираю со стола. Наливаю коньяка. Выпиваю, развалившись на диване, и, плеснув еще, устремляю взгляд в окно. А в нем – будто бы вживую – отражается вчерашний вечер. Вера, дети. Нездоровая какая-то хрень! Но что характерно, с каждым глотком картинка становится все отчетливее. Бутылка уходит на ура, хотя я планировал ограничиться одной порцией.
Изрядно опьянев, плетусь в уборную. Раздеваюсь, забираюсь под душ. Какой-то идиот повесил здесь зеркало. Обычно мне себя некогда разглядывать. Да и интереса такого нет. А тут залипаю, пристально вглядываясь в отражение. Это я? Касаюсь пальцами глубоких складок в уголках губ. Пиздец… А ведь кажется, совсем недавно я был примерно в возрасте Макса и свято верил, что никогда, даже если проживу сотни лет, не стану старым. Что это? Кризис среднего возраста? Может быть. Вспоминать свою юность горько. Тогда ведь казалось, что я положу этот мир на лопатки. Чего угодно добьюсь, преодолею любые трудности и проживу свою лучшую жизнь. А сейчас…
Интересно, уже можно расписаться в том, что ни черта у меня не вышло?
Глава 11
Первого мы едем с обязательным визитом к Костиковым родителям. Те живут
Встреча проходит душевно: банька, домашние разносолы и счастливая Юлька – еще бы, тут тебе и подарки, и кот Васька, и прыгучий самоед Бум. Короче, все то, чего по уверениям той же Юльки не хватает ей для полного счастья. Слушаем ее болтовню, смеемся, изредка переговариваясь со свекровью. И все бы ничего, но во всей этой кутерьме я упускаю момент, когда свекор достает из серванта коньяк.
– Костя, ты за рулем, – напоминаю, зацепившись взглядом за красивый графинчик.
– Упс… Поздно, мась. Мы с батей уже опрокинули по писюрику, – виновато замечает муж. Мои губы округляются в безмолвном возмущении.
– Ну и как мы теперь вернемся?
– Вер, да куда вы спешите? Оставайтесь с ночёвкой. Я вам в мансарде постелю, – тут же встает на защиту сына свекровь. – Праздник же.
Да. Праздник. Только…
– Я тебе говорила, Кость, что мне к девяти на работу.
– Ты на работу устроилась? Надо же! И молчишь, – опять вклинивается Анна Николаевна.
– Ой, ну позвони, скажи, что придешь попозже. К обеду я буду огурцом, – вторит ей Костик.
Раздражение вспыхивает во мне, как лесной пожар в засушливое лето. Бесит и Костик, и мамаша его, и свекор, подложивший мне такую свинью! Нервы до предела натянуты. И то, что в целом они довольно приятные люди, сейчас не имеет никакого значения. Меня несет. Стиснув зубы, цежу:
– Нет. У меня первый рабочий день. И я не собираюсь ничего переносить, потому что на меня рассчитывают.
– Да что изменится, если ты придешь на пару часов позже? На пол осядет чуть больше пыли? – Костик ржет, будто придумал шутку века. А я, широко распахнув глаза, отшатываюсь. Его пренебрежение бьет наотмашь, под дых. Чем я его заслужила? В полнейшем шоке не нахожусь с ответом. Моргаю. Беру в фокус свекровь, которая, пребывая в неменьшей растерянности, бегает глазками от меня к Костику и обратно. Видно, даже от нее не укрылось, что ее сынок какую-то хрень сморозил.
– Прости, если тебе мой труд кажется недостойным, – мой голос звучит сипло и надтреснуто, даже несмотря на то, что я откашлялась, перед тем как открыть рот. – Только я напомню, что именно он позволяет оплачивать наши счета, пока ты спускаешь семейный бюджет на то, чтобы решить свои проблемы с законом.
Виталий Семенович как-то странно крякает, смущенно ерзая в кресле. Я разворачиваюсь на пятках и пулей вылетаю из кухни. Лопатки обжигает исходящая от мужа злость, но это не самое худшее.
Надо отдышаться. Надо как-то прийти в себя. Ненавижу прилюдные сцены! Но мне настолько больно, что я просто лопнула бы, если бы смолчала. Даже теперь, когда я хоть немного высказалась, приоткрыв крышечку в бурлящем возмущеньем котле, легкие никак не насытятся воздухом, дыхание сбивается, а сердце тарахтит, как старый бабушкин холодильник.
Оседаю на обувницу в коридоре. Хуже всего то, что мне никуда отсюда не деться, если я не хочу еще сильнее накалить ситуацию. Значит, надо терпеть, зализывать раны и тупо ждать, когда же меня попустит.