По дуге большого круга
Шрифт:
— Скажите, месье, вы не из России?
Капитан ответил утвердительно.
— Мне кажется, вы учились в мореходном училище. Ваша фамилия Волков?
— Верно, — сказал капитан. — Вы угадали…
— Нет, я просто узнал вас… А вы… ты не помнишь меня, Волков?
Капитан внимательно посмотрел на него. Одет прилично, худощав и подтянут, ничего примечательного, потом капитан понял, что в гражданской одежде никогда раньше его не видел, потому и не узнал сразу, глаза, правда, странные, просящие глаза.
— С радиотехнического я, Борис Стрекозов, помнишь, в мореходке в самодеятельности участвовал…
— A-а… Помню, — сказал капитан. — Плясун… Был такой. Припоминаю.
— Верно, — обрадовался Стрекозов. — Помнишь… Сядем в углу, выпьем за встречу. Не побоишься?
Капитан пожал плечами и направился к столику. Он подумал, что и пьет-то со Стрекозовым как с иностранцем… Молчание затягивалось, и капитан наконец спросил:
— Живешь-то как?
— Неплохо. Работаю экспертом в электронной фирме. Женился на дочери одного из директоров, он тоже из семьи русских эмигрантов… Сейчас еду в Штаты, в командировку, жду «Эр-Франс», в рейсе буду проверять на нем электронное оборудование. Вообще, Волков, здесь можно развернуться, имей только голову на плечах да крепкие руки…
— И дядю, — добавил Волков.
— Как? — не понял Стрекозов.
— Родственничков, говорю, богатых по линии жены надо иметь. Таких, как у тебя.
— А, конечно, они помогли мне, — сказал Стрекозов. — Но только здесь для делового, поворотливого человека, который знает, чего хочет, для такого здесь все условия, не то что у нас…
Он так и сказал «у нас», Волков отметил это и усмехнулся. Но Стрекозов по-своему понял это.
— Только не подумай, что я агитирую, а то, чего доброго, врежешь мне по морде и только неприятностей себе наживешь…
— А ты и не агитируешь вовсе, — сказал капитан. — Разве что за советскую власть.
Стрекозов опять недоуменно поглядел на Волкова, но допытываться не стал.
— Оглянись, — сказал капитан. — Ты и без моей помощи синяков себе наставил.
Стрекозов повернулся к зеркальной стене.
— Видишь? Глаза у тебя как у побитого пса. Жалкие… Такими и останутся до конца.
Стрекозов взболтнул виски в стакане:
— Шутишь… Да, тебе это можно. А здесь шуток не любят. Так-то, земляк… Не любят здесь шутить.
«А какие сейчас глаза у меня?» — подумал капитан.
Он опустил веки, словно боясь увидеть свои глаза и прочесть там нечто такое, на что не имел права.
«Я будто стыжусь… А есть ли для этого основания? — спросил себя Волков. — Да, уже то, что дал загнать себя в ловушку… Почему не остался в море, там, где теперь мои ребята? Но ведь на Овечьем острове оказался помимо воли, и надо было выжить ради истины, ради того, чтобы люди узнали, что произошло в ту ночь… Случись все по-другому — я последним ушел бы с корабля или не ушел бы вовсе, будь хоть какая-то моя вина в том, что корабль попал в катастрофу. В этом могу поручиться перед самим собой. Но что я должен делать сейчас? Где он, этот выход для меня?»
Капитан закурил сигарету и вспомнил, как тогда, у берегов острова Бруней, на борту обледеневшего «Кальмара» он искал выход для всех…
…Тогда он обдумывал несколько вариантов сразу и отбрасывал их, все они не годились. Оставаться на месте? Люди измотаны до предела, лед растет, ветер усиливается, траулер все больше теряет остойчивость. Еще немного — и все: приложенный теперь в верхней части судна центр тяжести накренит траулер до критической величины, а удары волн довершат дело.
Выброситься на берег? Пожертвовать судном? А спасутся ли при этом люди? О скалистые берега Брунея «Кальмар» разобьется в щепки, и не станет ни судна, ни экипажа…
Капитан дал полный ход. Траулер дернулся. Стоявший за штурвалом матрос крепко ухватил рукоятки штурвала и переложил его влево.
Капитан нагнулся к переговорной трубке, хотел предупредить старпома о своем замысле — и дикий вопль толкнул его в спину: «А-а-а-а!»
Матрос вдруг поднял руки, схватил себя за волосы, штурвал качнулся и бешено завертелся вправо.
Темная завеса стерла едва светлевший горизонт, она поднималась все выше, нависая над полубаком и рубкой «Кальмара», выворачивалась, стремясь обнять беспомощное тело траулера.
Матрос прыгнул в сторону и бросился к двери.
— Стой! — крикнул Волков.
Штурвал продолжал вращаться, и «Кальмар» забрасывал отяжелевшую корму влево, разворачиваясь бортом к волне.
Капитан выбросил руку к штурвалу, больно ударили рукоятки по пальцам. Волкова откинуло в сторону, он с трудом удержался на ногах, остановил штурвал и, задыхаясь, перекладывал его влево, заставляя траулер выйти носом к волне.
Завеса упала, накрыв судно, напрягся и задрожал под тоннами воды «Кальмар». Казалось, ему не подняться больше на поверхность, но вот корпус тряхнуло, еще и еще, будто отряхивалась собака, завеса исчезла, и в рубку заглянул краешек посветлевшего горизонта.
«Надо прожить этот день, только один день, который не должен стать для ребят последним».
Усилилась килевая качка. Все труднее становилось удерживать траулер носом к волне. Одно неверное движение, чуть больше переложить перо руля, и «Кальмар» повалится лагом к волне…
«Команду «Спустить шлюпки! Экипажу покинуть судно!» я не подам, — подумал Волков. — Шлюпки примерзли к кильблокам. Да и времени нет. Все может случиться в считанные минуты, два-три сильных удара — и «Кальмар» повалится на борт. Плавная, медленная бортовая качка — это значит, что траулер больше не встанет, он превратился в плавающее бревно. Еще две-три волны, крен резко увеличивается, и судно — вверх килем. А потом двадцать — тридцать минут каждому… Ведь в ледяной воде больше не выжить. Может быть, кто продержится дольше…»
Снова и снова поднимались над судном серые завесы, на мгновение застывали, словно примеривались.
«Надо уходить, — подумал капитан. — Повернуться к ветру кормой и спускаться к зюйду. Там теплое течение, оно собьет лед, там плавбаза, архипелаг…»
Он свистнул стармеху в машину и, не выпуская штурвала, сказал, что пойдет к повороту на заднем ходу, пусть следят за перебоями машины, когда оголится винт.
И еще капитан распорядился: команде приготовиться к повороту, надеть шерстяное белье, нагрудники, быть наготове оставить судно, боцману заняться маслом и по команде слить его за борт, штурману жечь ракеты… Место пустынное, но кто знает… Лишних из машинного отделения отправить на палубу, зачем лишать их известного шанса. Словом, стоять по местам и быть готовыми к последнему повороту.