По Кабакам и Мирам
Шрифт:
Когда мы ушли прочь, щедро расплатившись по счёту (Лесин по ошибке пытался засунуть деньги официанту под набедренную повязку, приняв его за стриптизершу), Марсианий уже сладко спал, положив непутёвую голову на стол.
– Надо было у него чемодан отобрать! – запоздало сообразила Лукас, но уже через несколько минут мы и думать забыли о чемодане!
Глава десятая.
Озверевшие банды вооружённых пацифистов.
Во-первых, с официантом поссорились. Во-вторых, Лукас в какой-то люк упала да её ещё сверху крышкой
– Чтобы по пути на Альфа Центавру не скучно было, – поясняет дикарю-официанту. А тот держится индифферентно, скандалит: перелейте, дескать, в бутылку. И даже бутылку даёт. Ну ладно, берём бутылку, переливаем. Официант на пол ложится – капли открытым ртом ловит. Ага! Капли он ловит. Хорошо хоть бутылкой его не стукнули – хлипкая какая-то бутылка попалась, ненадёжная.
Идём, качаемся, космические песни поем на ходу, тут Лукас и падает. Прямо в люк канализационный.
– Падаю, – кричит. – Прямо вниз падаю, прямо в люк.
– Не надо истерик, – бьётся в панике Лесин, – хочешь я тебя крышкой от люка по голове ударю?
– Сдурел, что ли, старый, – аргументированно возражает Лукас, и тут же получает крышкой от люка по голове: это заботливый Лесин попытался оттащить крышку в сторону, да и уронил, понятное дело. Лукас совсем пропала, зато Лесин нашёлся.
– А у меня, – говорит, – в бутылке кое-что плещется. Не вылезешь – не налью.
Взлетела, как на крыльях любви, Лукас, приникла к горлышку, а потом по сторонам смотрит. А по сторонам картина, в целом, неприглядная открывается. Нет аэродрома. Нет космопорта. Только люки кругом. Камни да разбитые унитазы. Поваленные столбы, остатки самолётов-ракет-пароходов и утюгов.
– Как будто на свалке цивилизации оказались, – сплюнула Лукас.
Ну на свалке так на свалке. Нашли пару стульев колченогих, сели возле кучи какой-то рухляди, прихлёбываем из горлышка. Подкрепились немного и дальше пошли.
Навстречу – конница. С шашечками. Не с шашками, как у казаков, а с шашечками, как у такси когда-то были.
– Э-ге-гей! – кричат. – Эх, прокачу! Садитесь к нам, – и шёпотом, – за полцены…
– А я и за треть отвезу, – ярится другой.
– Да твой Боливар не вынесет троих. Сдохнет по дороге.
– Это мой-то не вынесет? Да я тебе, морда автомобильная, сейчас все чакры пересчитаю! Смерть бензинофашистам!
– Точно, бей гада техногенного! Пацифизди его и в хвост, и в гриву, – охотно поддержали драку конные таксисты и ввязались в дискуссию.
– Садитесь ко мне, – тихо сказал пожилой всадник в кепке. – Они теперь до утра будут гарцевать, хвостами трясти да транспорт портить. Расквасят друг другу рожи и прямо здесь и уснут, бомбилы, туды их на автозаправку.
Залезли мы на коня – ничего так, удобно. Сиденье на двоих, а сбоку коляска. Как у мотоцикла. Едем, шоферюгу спрашиваем:
– Давно ли таксисты на коней пересели?
– Да как указ вышел, что лошадь – нечистое животное, которое и есть можно, и в жертву приносить, и даже как лошадиную силу использовать. До того, конечно, на горбу своём
– Ага, понятно, – ничего не понимает Лукас. – Автомобильчиков у вас, стало быть, нету. Не ездите. Может, и телевизоры под запретом, и щи лаптем хлебаете?
– Почему лаптем? Кто чем – кто галошами, кто сапогами, а если кто с претензией – дамскими туфельками из бересты. А вся пакость неэкологичная, которой вы тут ругались, под запретом, понятное дело. Да её уже и не осталось. Только, поговаривают, в далёком-далёком царстве-государстве Лодейное Поле, где живёт племя отверженных всем цивилизованным экологическим миром технодикарей, – там ещё что-то осталось. Но они – это же отбросы цивилизации, атавизм культуры. У них даже – не поверите – дома из камня.
– А у вас деревянные, что ли? – не поверил Лесин.
– Почему деревянные? Деревья убивать – смертный грех. Даже плоды и ветки срывать можно лишь по специальному разрешению Верховного Совета Мудрейших Старейшин. Из земли дома строим, касатики, из земли. Земля – она…
– Она от бога нам дана, – кивнул Лесин, – и будет век всем нам верна. А что, дедушка, неплохо бы…
– Ну угости, – не стал притворяться старый таксист. – Угости, если хороший человек. Я вам за это руль покажу. Настоящий. Ещё довоенный.
Дали мы Будде Петровичу отхлебнуть (их почти всех тут, как он нам объяснил, звали Петрами – в честь Петра Чайковского, или Буддами – в честь Исуса Петровича Христова по кличке Будда), он и разоткровенничался:
– Раньше-то я таксистом был, настоящим. Руль, колеса, коробка передач. А потом вооружённые бунты пацифистов переросли в революцию. И гражданскую войну. Партия Окончательной и Беспощадной Войны за Мир проиграла Боевому Отряду Мирных Пацифистов. Проигравших казнили публично, города их поддержавшие, сожгли напалмом и ядерными бомбами. Своих тоже постреляли – в горячке. Ну, и начали строить мир без убийств и насилия.
Мясо не ест теперь никто, собаки и кошки – священные животные. Убийство комара приравнивается к государственной измене. Тараканы – национальное достояние.
– Что ж вы жрёте, люди добрые?
– Ну, в основном, или контрабандные овощи или…. хе-хе… государственных преступников, – тут он облизнулся. – Шучу, шучу. Лошадей мы едим, кого же ещё? С тех пор как заговор террористического бандформирования «ЦСКА – чемпион» был раскрыт, коней… ну я вам уже говорил.
– Ладно, Петрович, – говорим, – все у вас тут хорошо, все экологично и миролюбиво, пацифизм всюду свирепствует, а водка наша космическая кончается.
– Намёк понял. Не технарь. Милости прошу – кафе «Мир вам, мирные и добрые люди, берегите природу».
– Длинное, конечно, название, – оживился Лесин.
– Зато мрачное, – согласилась Лукас.
– Главное, что обстановка – весёленькая, – голословно возразил Будда Петрович, – осторожно – гильотина.
Место и впрямь оказалось приятным. Столы в виде дыбы, стулья с испанскими сапогами, на виселицах свечи в виде конских голов, вместо графинов – черепа, вместо рюмок – детские черепа. На задрапированной чёрным бархатом сцене цыгане-флейтисты дуют в косточки ворованных лошадей.