По Корее, Маньчжурии и Ляодунскому полуострову. Корейские сказки
Шрифт:
Три часа, мы уже на пароходе «Михаил Корсаков» и едем до Благовещенска без Н. Е. Любезный лейтенант Р. взялся доставить ему записку и устроить его на пассажирском пароходе.
Пароход наш в 400 сил, сидит 3 фута, на ходу 3 1/2 фута, а при полной скорости, когда заливает от хода палубу, опускается до 4 футов. Мы идем со скоростью двадцати семи верст в час, но скоро начнутся перекаты, и тогда пойдем тихо.
Собственно, пароход несравненно больше «Бурлака», но помещение наше хуже. Нам уступили столовую – небольшую каюту. Она внизу, с двумя небольшими круглыми окошками. Бросили жребий,
Большая часть команды – китайцы. Нам прислуживает подросток китайчонок Байга. Он юркий, живой, полный жизни и веселости. Говорит, как птица.
У китайцев множество горловых и носовых звуков, чрез разные наши «р» они прыгают, и поэтому в их произношении наш русский язык немногим отличается от их китайского.
Перед самым отходом появился на берегу чиновник рабочий. Сегодня он трезв и задумчив. Лицо интеллигентное и испитое.
Я спросил его:
– Как ваши дела?
– Сегодня была работа.
– Много заработали?
– За полдня три рубля.
– Хороший заработок.
– А много ли его? И пароходы не каждый день приходят, а через два месяца и конец всему, а зимой и копейки негде добыть здесь. Здесь казаки своим хлебом и не живут, да и на Аргуни в этом году хлеба нет.
– На Аргуни большие посевы?
– Аргунь весь Амур кормит.
– А здешние казаки чем кормятся?
– Да вот дрова для пароходов, а зимой извоз – это два главные их промысла.
– Охота?
– Нет, это уж на любителя.
Тон чиновника-работника мягкий, ласковый, смущенный. Мы постояли еще немного и расстались. Не легка здесь жизнь такого.
Мы плывем, и опять зеленые горы по обеим сторонам. Старый лес весь срублен и сплавлен, молодой зеленеет. Мы, русские, рубим и на своем, и на китайском берегу, но и за свой и за китайский лес наша казна берет ту же таксу: восемьдесят копеек с сажени.
– Так ведь это китайский лес?
– Китайский.
– А китайцы берут что-нибудь за свой лес?
– Ничего не берут.
Оригинально во всяком случае.
Мы уже верст семьдесят отъехали от Покровского, было около шести часов вечера, самое приятное время, – время, когда от гор уже спускается на реку тень, когда прохладно, но солнце еще на небе и золотит еще своими яркими лучами, и небо прозрачное, нежно-голубое, и даль воды, и зелень гор.
Я и доктор сидели на палубе и работали, когда торопливо спустился с своей рубки капитан и слегка взволнованно обратился к нам:
– О Желтуге вы слыхали?
– Ну, конечно.
– Вот она.
– Где, где?
Мы жадно поднялись с своих мест, всматриваясь в китайский берег. Между двух гор, в незаметном сразу ущелье показались какие-то домики, обнесенные забором. Это и есть устье Албазихи, в которую впала Желтуга. На берегу китайский городок. Верстах в двадцати выше по этой реке и был центр знаменитой Желтугинской республики. Там и добывали хищническим образом китайское золото жители всех стран, но по преимуществу китайцы и русские.
Население республиканской Желтуги достигало до 12 тысяч жителей. Основатель ее – наш интеллигент из судебного мира. Каждые 20 человек имели своего выборного, и этот выборный имел свое ближайшее начальство. Во главе стоял выбираемый общим собранием старшина. Старшина этот получал 12 тысяч. Жалованья у всех были крупные: было из чего платить – вырабатывали на человека до 20 золотников, то есть до 150 рублей в день.
Наш капитан сам был и работал в Желтуге. За шесть месяцев он вывез чистых 8 тысяч рублей. При этом за фунт сухарей приходилось платить золотник золота: других денег там не было.
– Вы сами работали?
– Но там все сами работали.
Состав был самый разнообразный: беглый каторжник, студент университета, чиновник, он – наш капитан – жили и работали вместе. Нарытое золото оставляли в незапертой лачужке, и не было случая воровства. Порядок был образцовый. Содержалась громадная полиция из конных маньчжур. Законы Линча – короткие и суровые. За смерть – смерть. За воровство – наказание плетьми и вечное изгнание из республики.
– Вот, вот на этом месте, на льду, и происходили все экзекуции. – Капитан показывает рукой.
Мы вплоть проходим около китайского городка. Он постройками не отличается от наших сел: окон только больше и окна больше, из мелких рам, с массой маленьких стекол. Много решетчатых и резных украшений, но редкий дом открыт. Большинство же с улицы скрыто за забором из частокола. Стоят китайцы: рослые, крупные, уверенные. Ни одной китаянки ни в окне, ни на улице.
Русских не видно, а в наших селах китайцев больше иногда, чем русских.
– Вся Желтуга в золоте, от самого устья. Теперь китайцы там машины поставили. Во главе предприятия Ли Хун-чан [17] .
Сколько таких приисков, где русские разыщут золото, а китайцы потом работают. Весь китайский берег золотой, а на нашем ничего нет. Вот долинка перешла и на нашу сторону – прямое продолжение, а золота нет.
Я говорю капитану:
– А теперь есть какая-нибудь новая Желтуга?
– Нет, следят. Вот проведем дорогу, будет Маньчжурия наша, бросаю опять капитанство и иду.
17
Ли Хун-чжан (1823–1901) – государственный деятель второй половины прошлого столетия в Китае, являлся крупным капиталистом, владевшим предприятиями в разных районах Китая, в том числе и в Маньчжурии.
– В новую республику?
– Обязательно.
– Понравилось?
– Забыть нельзя.
– Нам дайте телеграмму, – говорит доктор, – тоже приедем.
Капитан, красивый, лет тридцати пяти, среднего роста человек: очевидно, житель Сибири, по-американски готовый всегда взяться за то дело, которое выгоднее или больше по душе.
– А отчего вы ушли оттуда, капитан?
– Начались преследования. Сперва мы дали было отпор китайским войскам, а затем, когда и китайские и русские войска пришли, решено было сдаться. Я-то раньше ушел: кто досидел до конца, тот должен был оставить и имущество и золото китайцам. Уходили только, в чем были. Золото китайцы взяли, а дома сожгли. Русские войска паспортов не требовали и всех отпустили, а китайцы своим порубили головы (до трехсот жертв). Некоторые китайцы, чтобы спастись, отрезали косы себе, но, конечно, это не помогало. Где-то есть фотографии расправы китайских войск со своими подданными: целыми рядами привязывали их к срубленным деревьям и потом рубили головы. По одну сторону дерева головы, по другую – тела. Там насчет этого просто.