По Корее, Маньчжурии и Ляодунскому полуострову. Корейские сказки
Шрифт:
Мы в каюте. Ленивый разговор о прошедшем дне: поломки больше, чем думали сначала, – не только на корме, но и на носу сорвало все. Цепь на руле лопнула, ослабели блоки рулевые, что-то в машине, и поломаны колеса, дрова на исходе и нет провизии. Ездили за ней на другой пароход, но нигде ничего нам не дали.
– На завтра хлеба больше нет, – говорит кухарка, – завтра – сухари.
– Доктор, – говорит Н. А., – если вы мне не дадите кали бромати, я кончу тем, что двум сразу в морду дам…
– Не советую, – методично
Но Н. А. отчаянно машет рукой и говорит:
– Пусть бьют, а все-таки дам.
Разговор обрывается вдруг появлением Н. Е. Б. Общий радостный крик.
Он приехал на пароходе «Посьет».
– Ну, как же вы?
Н. Е. сел, пригнулся, по обыкновению, и смотрит, точно соображает, как же действительно он?
– Да ничего.
– Много дичи настреляли?
– Да я ведь не дичь стрелял, а рыбу ловил. Я ведь двенадцать сомиков поймал. Прихожу: уехали, говорит хозяйка. Я так и сел. Вот тебе и раз, думаю. Дал с горя себе слово никогда не удить рыбу.
– Ну?
– Ну, тут пришел Р.: объяснил. Я с горя и курить начал.
Н. Е. в доказательство смущенно вынул и показал коробку папирос.
– Ну, как же вы доехали?
– Доехал, положим, хорошо. Р. – хороший он человек – сейчас же повел меня на пароход, представил всем.
– Дамы были?
Н. Е. отвечает не сразу, улыбается и нерешительно говорит:
– Были.
– Смотрите, смотрите, – говорит доктор, – он весь сияет.
Совсем юное еще лицо Н. Е. действительно сияло. Голова его слегка ушла в плечи, он сидит и словно боится пошевелиться, чтобы не разогнать приятных воспоминаний. Только глаза, красивые, лучистые, смотрят, не мигая, перед собой.
– Ну, рассказывайте же, молодой тюлень, – кричит доктор.
– Да что рассказывать, – медленно, не торопясь, начинает Н. Е., – видите, в чем дело. Ехала на том пароходе одна дама.
– Гм… дама, – басом перебивает доктор и крутит усы.
– Да не дама… дочь у нее, – смущенно дополняет Н. Е.
– Дочь?.. Черт побери.
– Четырнадцати лет.
– Что? Ха-ха-ха. Вот так фунт…
– Такая симпатичная, просто прелесть. Мы с ней рыбу удили.
– После зарока-то?
Н. Е. совсем смущен. Мы все хохочем.
– Да вот, – разводит он смущенно руками, – так уж вышло… Рыбы много… Только успеваешь закидывать удочки… И так еще: сомок сорвется, а какая-то рыбушка боком на крючке. Три раза так вытаскивали. Я нигде никогда столько рыбы не видал…
– У нас нынче Н. А. из револьвера застрелил рыбу.
– А вот скоро кета пойдет, – здешняя рыба, – с моря; она прямо стеной плывет, одним неводом их до двух тысяч пудов вытаскивают враз.
– В пятнашки с ней играли, – говорит тихо Н. Е.
– С кем? С кетой? Да он совсем влюблен, – орет доктор, – нет, ему песни надо петь.
Доктор снимает гитару и говорит:
– Ну, слушайте.
Он поет, a Н. Е. так и замер.
– Хорошо?
– Хорошо, – чистосердечно признается Н. Е. и улыбается.
Белые зубы его сверкают, глаза видят другой свет.
– Да ну вас к черту, уходите, – смотреть завидно…
И то: ехать пора.
– Да как же вы поедете?
– Да вот: свезут на берег, а там версты две берегом… трава высокая по пояс, да мокрая…
– А как вы спите без подушки, одеяла?
– Так и сплю, – теперь ящик какой-то под головою.
Как мы его ни удерживали, как ни пугали барсами и тиграми, Н. Е. ушел.
Дождь будет мочить его, будет один он пробираться темной ночью в мокрых камышах. Что ему дождь, камыши, тигры? Весь охваченный пеньем и памятью встречи, он будет идти, и кто знает, эта прогулка не будет ли лучшей в его жизни?..
– Экая прелесть, – говорит доктор после ухода, – сколько ему лет?
– Двадцать два.
– Завидно, ей-богу.
– Да вам-то много ли?
– Двадцать пять, – грустно вздыхает доктор.
Опять заглянул Б.:
– А, может быть, хотите на наш пароход ехать? Я скажу капитану. Только мест нет.
Пока выхода не было, казалось, хоть на лодке, лишь бы ехать дальше. А теперь жаль: жаль сурового здесь житья нашего, жаль в бою побывавшего нашего изломанного парохода, команды, молодого капитана, энергичного, трудолюбивого, на которого шишки невзгод так и валятся отовсюду: в это лето девятый раз сидит на мели.
Но благоразумие берет верх, и мы решаем наутро перебраться к «Посьету». Мест, правда, нет, – будем на полу где-нибудь в столовой спать.
– Так, значит, до скорого свидания?
– Спокойной ночи.
Наш молодой капитан неутомим. Всю ночь возился и теперь носится по палубе, своими длинными ногами делая громадные шаги. Совсем было выправил нос «Игнатьев», но опять оборвался канат, и мы, как-то перевернувшись на 180°, врезались опять в ту же мель. Ну и канат…
Плохо, «Посьет» прошел мимо на всех парах… А должен нас взять: во-первых, у нас авария, во-вторых, оба парохода того же общества. Не взял… Что ж? С горя работать. Спустились в каюту и засели кто за что.
И вдруг, когда, казалось, всякая надежда исчезла, что-то произошло, и неожиданно всунулась в каюту нашу голова капитана.
– Снялись…
Это было так хорошо, что вопрос, как снялись, был второстепенным. Мы бросились наверх. Прекрасный день, светит солнце, покачиваясь уже на глубине, стоит наш пароход, а подальше «Игнатьев».
– Поздравляем вас, капитан.
– Это не меня – это капитана «Игнатьева» надо поздравить: таких товарищей, как он, редко встретишь.
«Игнатьев» скоро ушел. А часа через три, починившись кое-как, пустились и мы в путь.