По-королевски
Шрифт:
– Мисс Тернер, у вас есть способность – видеть энергию. Не так ли?
Я кивнула.
– И я обвиняю вас в том, что вы какой-то демон или проклятая ведьма, потому что вы родились с уникальным даром?
– Нет.
– Вот видите. В этом вопросе мы можем поставить точку. И вы видите, что я говорю вам правду, – он взглянул на мою мать. – Посмотрите на нее.
– Смотрю.
– Нет. Посмотрите по-настоящему.
Я и не думала об использовании моего странного «дара». Я думала, что никакой пользы для других он не несет, только в охоте за Артефактом.
– Что я
– Посмотрите сами, мисс Тернер.
Я пыталась собраться с мыслями и расслабиться, но это было невозможно. Все, что я видела – было неподвижное тело моей матери.
– Не могу, – я смахнула слезу.
Кинг обошел койку и развернул меня к себе.
– Твои возможности гораздо больше, чем ты думаешь. Как думаешь, почему я выбрал тебя?
– он погладил мои локоны, и волна спокойствия нахлынула на меня.
– Как ты делаешь это? – спросила я.
– Что делаю?
– Контролируешь мои эмоции.
– Я не обладаю таким талантом, хотя хотел бы обладать.
Этого не может быть, потому что Кинг всегда имел определенное влияние на меня, и, разумеется, эти чувства появились не по моей вине. Нет. Быть такого не может.
– Возможно, тогда бы я смог убедить тебя быть более вежливой, – он сверкнул очаровательной улыбкой, но я знала, что он скрыл то, что на самом деле хотел сказать. К примеру это могло быть что угодно от "пожалуйста, будь сучкой поменьше" до "будь более послушной". Я не знаю.
– Теперь, мисс Тернер. Посмотрите еще раз, - я повернула голову и снова посмотрела на свою мать.
Мгновенно появились цвета. Зеленые и голубые, они кружились по всему ее телу.
– Что означают эти цвета? – спросила я, наклонившись в полном восторге к ней.
– Красный – это боль, поэтому ты видишь его, когда кого-то убивают. Черный – это смерть, как правило безболезненная. Зеленый – это жизнь.
– А голубой?
– Голубой – печаль.
Я отвернулась и заплакала. Меня не волновало счел ли Кинг меня слабой для него.
Кинг притянул меня к своему теплому телу, но я не хотела от него утешения. Не тогда, когда я знала, что он будет гвоздем в крышке гроба моего отца. Несмотря на то, что когда Кинг гладил мои волосы, я чувствовала, что ничто не может навредить мне. Не тогда, когда меня обнимали руки Кинга.
– Голубой – хороший знак, – сказал он.
– Это значит, что она осознает происходящее с ней. Это означает, что она продолжает держаться за этот мир.
Я скользнула руками под его пиджак. От теплоты его тела исходил успокаивающий поток спокойствия. Я уткнулась лицом в его широкую грудь и позволила моим легким, впервые за два дня, свободно заполниться воздухом. Я вдыхала его, прижимаясь к его телу и удивляясь, как такой темный и холодный мужчина может принести мне столько покоя. Возможно, то, что скрыто в глубине его души под всеми этими шрамами и корыстью, было хорошим. Действительно хорошим. Было ли это невозможным?
Я открыла глаза и снова посмотрела на свою мать. Если бы только Джастин был здесь, я думаю, что смогла бы вынести все, что грядет в будущем. Джастин. Я совсем забыла.
Я отстранилась и посмотрела на мужественное
Когда его взгляд встретился с моим, я увидела сердитые красные и глубокие синие цвета. Они не просто клубились над его кожей, они окружили все его тело, как сильнейший торнадо, который быстро двигаясь преобразовывал цвета в фиолетовый. И я знаю, что это прозвучит странно, но я могла чувствовать его внутренние страдания. Я была там, внутри его головы, переживала его боль вместе с ним. Только я не понимала, чем она вызвана. Интенсивность боли стала слишком высока, и я оттолкнула его.
– Божечки!
Он не встретил мой испуганный взгляд.
– Кинг? – я подняла руки ко рту.
Он протянул руку, как бы предостерегая меня молчать. Но даже если бы я могла, что бы я сказала? Что я могла сказать? В этом человеке было необычайно много боли.
Я затаила дыхание и продолжала смотреть на него. Часть меня пребывала в ужасе, а другая часть испытывала неимоверную жалость.
Слезы продолжали течь по моим щекам, но теперь от того, что я чувствовала себя такой беспомощной. Я не могла помочь своей матери или своему брату, и я не могла помочь Кингу.
– Почему ты плачешь? – спросил Кинг.
Я смотрела на него и жалела, что не могу четко сформулировать то сочувствие, которое я испытывала. Это не облечь ни в какие слова.
Я положила руку на его колючую щеку и заглянула в его небесные глаза, желая, чтобы он увидел искренность в моих.
– Прости.
– За что?
– За все, что было сделано, чтобы заставить тебя жить вот так. Никто не должен так жить. Никто.
Он нежно пододвинул мою руку к своему рту и уткнулся носом в мою ладонь.
Через нашу связь я еще раз испытала его боль. Я так же отведала гнева и ярости, пробегающих по его почерневшему сердцу.
Кинг поцеловал мою ладонь и убрал ее от своего лица, но я не хотела прекращать на него смотреть. Я хотела, чтобы он знал, что я видела все, и он не остался без надежды на искупление и спасение. Никто не оставался.
– Поцелуй меня, – попросила я.
– Зачем?
За тем, что под его сломанной, истерзанной, заполненной горем душой я увидела что-то настоящее и нежное, что-то, что заставило меня желать его. Даже может теперь сильнее чем когда-либо – эту мысль я не могла произнести вслух, но и отрицать тоже не могла.
– Потому что я так хочу.
Медленно он скользнул рукой вокруг моей шеи, до затылка, оставляя за собой след тепла на каждом миллиметре моей кожи. Его глаза встретились с моими, и он наклонил голову к моему рту. Когда наши губы встретились – это оказалось больше чем поцелуй. Я чувствовала, что потерялась в нем, в его тьме, в его потребности закончить существование в агонии. Я отодвинулась и посмотрела на него. Боль. Я познала ее. Его тьму и горечь. Их страшный груз.
Я снова закрыла руками рот, понимая, что той ночью в Эдинбурге его «наказание» - не было какой-то садистской игрой для того, чтобы причинить мне боль, просто Кинг поделился со мной самим собой. Это было его «наслаждением» - позволить его холодному, темному и одинокому сердцу почувствовать с кем-то связь.