По кромке двух океанов
Шрифт:
Спят в палатке, забывшись, люди,
Снятся им голубые сны:
Рюкзаки всего лишь по пуду,
Броды только в метр глубины,
И еще, подобные чуду,
Города, которые будут
Здесь, быть может, возведены.
Снятся людям фонтаны газа,
Нефти гулкий водоворот
В междуречье Пура и Таза,
На земле высоких широт…
Сейчас осуществляется эта мечта. Выше самых высоких лиственниц вымахали буровые вышки, «Мои» и пришедшие им на смену другие геологи нащупали контуры газоносных площадей, и уже бьют на Ямале фонтаны газа, который в будущем пойдет по трубам за Урал. А пока по воздуху и по воде везут сюда бесчисленные грузы — механизмы,
Всего на два месяца освобождаются от льда берега Ямала, и в эти два месяца надо успеть завезти сюда все, что нужно на год. Из-за мелководья суда останавливаются далеко от берега, грузы с них снимают и перегружают на мелкосидящие баржи и везут дальше по штормовому морю и рекам, поближе к буровым вышкам и поселкам.
Так было до последнего времени. А потом моряки пошли на рискованный, однако же сулящий немалые выгоды эксперимент. С помощью атомного ледокола караван судов подошел к Ямалу не в августе, как раньше, а в мае, когда на Ямале стояли сорокаградусные морозы. Могучая «Арктика» протаранила льды припая и дала дорогу первому судну каравана. Тут же, на льду, его поджидали машины и люди. От ледового припая, ставшего разгрузочной площадкой, к берегу над мелководьем по ледяной, заранее выстроенной дороге пошли автомобили, груженные привезенным с материка добром. На спущенные с борта судна тракторы садились шоферы и, загрузив прицепы, шли к берегу…
Все это вспоминается мне, когда мы проходим вблизи Ямала и в туманной дымке виден его пологий, пустынный берег…
…К Диксону мы подходим холодным ветреным вечером. Идем по створам — полосатым треугольникам, поставленным на мысах и высоких скалах. Плещется за бортом синяя вода. И вдруг она как бы расцветает: то тут то там появляются медузы, похожие на крупные оранжевые цветы.
Заканчиваются последние мили, отделяющие Нарьян-Мар от Диксона. Уже хорошо видны каменистые голые берега острова, поселок, несколько черных, маленьких скал, на которые с шумом набрасываются волны. Между камнями пестреют цветы — незабудки, ромашки, подснежники, маки.
В рубке работает рация, доносятся бесконечные переговоры между портом и судами на рейдах. К этим голосам присоединяется и голос «Приморска», испрашивающего «добро».
В Диксонском порту тоже тесновато, и нам с трудом находят место у стенки. Несколько последних минут ожидания, пока спустят трап…
— Мы тут дня два простоим. Зайдете, надеюсь? — спрашивает Виктор Платонович.
Кто- то помогает мне надеть рюкзак. Трап уже спущен, можно сходить на твердую землю. Как обычно, в эти минуты на душе если не тревога, то некая забота, которая овладевает новичком в незнакомом городе: куда идти? где устроиться на ночь? И вдруг…
— Товарищ… — дальше следует моя фамилия, — есть?
— Есть, — машинально отвечаю я и спохватываюсь: что за наваждение? Откуда и кто знает меня на Диксоне?
К трапу тем временем подходит человек средних лет в форме Гражданского Воздушного Флота.
— Разрешите представиться: Иван Иванович, заместитель начальника аэропорта. Сейчас я провожу вас в гостиницу для пилотов. Не возражаете?
Я непроизвольно оборачиваюсь и встречаюсь глазами с улыбающимся первым помощником капитана. Сразу вспоминается вчерашний мимолетный разговор. Значит, Игорь Алексеевич связался по рации с Диксоном, кого-то разыскал, договорился…
Когда нет летной погоды
До гостиницы летного состава мы добираемся рейсовым катером «Чайка», который ходит между островом Диксон, где остался морской порт с моим «Приморском», и «городом» — материковым поселком Диксон. Сильный боковой ветер раскачивает суденышко с пассажирами, зябко кутающимися в свои совсем не летние одежи. Иван Иванович, напротив, будто нарочно, подставляет себя ветру, даже снимает форменную фуражку и чуть ли не обмахивается ею.
— Привык к морю, — говорит он весело. — Я ведь на флоте пятнадцать лет служил. Пять лет на Черноморском, десять — на Тихоокеанском.
На Диксоне Иван Иванович не так давно, и, когда в управлении его спросили, надолго ли он собирается в Арктику, он ответил: «Лет на десять. Летать не люблю». Начальник управления улыбнулся: «Полетать все равно придется. Служить-то будете в авиации».
— Ну летаю, конечно, только не с места на место, как некоторые, а на полярные зимовки, на маяки, с ледовой разведкой. И знаете, чувствую, что живу здесь недаром. Тут, как говорится, я для своих авиаторов и папа, и мама, и милиционер. Времени только не хватает. Вот консультативный пункт для заочников организовали, из товарищей с высшим образованием. На мою долю достались английский язык и философия.
…Диксон мало похож на другие северные поселки, в которых мне довелось побывать. Он какой-то особый — ладный, уютный. Несмотря на недавний дождь, улицы почти сухие: вода просачивается через песок. Во дворах она скатывается с лобастых угрюмых камней, на которых каким-то чудом держатся нежно-кремовые маки — грубость и нежность уживаются рядом. Маков очень много, лепестки тончайшей работы трепыхаются на ветру, складываются и раскрываются, как крылышки. Маки в поселке, на берегу, в тундре…
Вычитал я в одном журнале, что эти маки, как и некоторые другие арктические цветы, умеют улавливать солнечную энергию. Оказывается, лепестки мака скроены природой так, что получилась своего рода параболическая линза, собирающая лучи солнца к центру цветка, туда, где находятся тычинки и пестик. В этой «отапливаемой» зоне жизненные процессы проходят быстрее, активнее, а это очень важно для растений Крайнего Севера, где теплые дни можно пересчитать по пальцам.
— Теплынь! — с удовольствием говорит Иван Иванович.
— Да ну? — мне холодно, зябко на ветру с Ледовитого океана, от заструг снега, от голубых льдов в бухте. — И снег вон не растаял.
— Четырнадцать градусов сегодня. Это у нас редкость. Средняя температура двух летних месяцев, самых жарких, — плюс пять.
— И туман к тому же…
Туман возникает как бы из ничего. Прозрачная даль мутнеет, только что хорошо видимые контуры зданий расплываются. Все это происходит за считанные минуты, почти внезапно. И вот уже туман так плотен, что в него входишь, как в воду, во что-то сугубо материальное, что можно ощутить не только зрением, но и осязать — руками, лицом.
Я расспрашиваю Ивана Ивановича, как добраться до Норильска и летают ли туда рейсовые самолеты.
— Летают, конечно. И в Москву летают, и в Тикси, и в Хатангу, и в Красноярск. Кстати, вы знаете, что до полюса от нас ближе, чем до нашего краевого центра?
В небе то затихает, то нарастает гул мотора. Самолета не видно. Да что самолета? Дом на той стороне улицы и тот едва заметен!
— Зря кружится, — говорит Иван Иванович.
— Куда ж ему деваться?
— В Амдерму, возможно, направят, а скорее — в Хатангу. Хатанга, между прочим, почти всегда открыта. А у нас не туман, так ветер. Раз-два и какую-либо пушинку за полсотни метров унесло.