По лагерям и весям, или The Camp
Шрифт:
– Так, слушай!
Грегор обозлился. Не то на меня, не то на свою болтливость. На лице выступили жилы, взгляд отвердел.
– Знают не многие, ты в их числе. Если будешь трепаться, шутить, по поводу и без, никакой скидки не дадут, сделают так, что в Лагерь Бродяг больше не пустят.
Прям уж, не пустят! Но я получил, что хотел, – эликсиры мне были не нужны, только информация, – потому закрыл пустую болтовню:
– Я понял. Не беспокойся.
– Рассчитываю на тебя.
Я невольно улыбнулся крайним словам.
Болтунов да пустобрехов по миру полно ходит. Не держатся, чтобы не выдать какой-нибудь
Повелось так, в лагерях языками больно чесать любят. В нашем особенно.
Каждым шагом наткнешься на зеваку, или вполне ценимого, занятого человека, – не важно – но охочего до разговору. Только дай повод дельной беседе или приятному общению по душам. Как говорят – болтать не запретишь, для того рот и дан. Ну и для эликсиров и еды.
Старатели тарыбарыть обожают, но уж больно уставшими вечером приходят. Как воротятся из шахты, плюхаются у костра рты набивать, пивом животы заливают. Никто не судит: киркой махать в шахте каждый устанет, потому рудокопов правильнее отлавливать в выходные, к утру позднему. Как выспятся, потянутся до хруста в костях, зевнут разок, чтоб во весь рот и за километр слышно, умоются наскоро, вот и начинай.
О шахте поведают, что за работы ведутся, не поджидают ли опасности где, о туннелях сообщат, чего в темных глубинах скал видывали, сколько наггетов присвоили сверх нормы.
Про наггеты дело понятное, нехитрое, привычное даже. Беседчик по плечу ободрительно похлопает, добра пожелает, чтоб в будущий раз особо не стеснялся, да карман посмелее расшил в скрытом месте.
Примерно вот что скажут: «Ты, Иосиф, знатно тыришь. Мне б твою науку, да на бумагу. Жаль, Иосиф, не ты, не я писать не умеем. Все бы в подробностях письмом изрекли. А со слов не сподобливо. Забуду, мелочей не учту. Но тыришь ты знатно, Иосиф».
А кто ее, руду, считает? Навалом, и не кончится. А изведем, заторгуем тем, что добыли. Несгораемый оборот, говорят в Лагере.
Больше других трещат стражники. Оттого, что устают меньше, а скука пробирает чаще. Задача тут другая – не время подгадать, а ключик к таким людям подобрать. Разузнать, что интересует, отчего забота на душе. Если сделать верно, развлекут тебя на добрые пару часов. Нагородят без умолку, не взирая на время суток и погоду. Рты у стражи, едва отворились, ставнями дубовыми не задвинуть.
Я направился в сторону торга, по дороге встречались сонные обитатели, слева курили, справа жаловались друг другу. У торга жарили на вертеле кухольня.
Болтает в лагерях безобидно не каждый. Бывает, сочинят. Закладут, будь здоров! Наволокут столько вранья и хвастанья, потом неделю не подойдешь – противно. Про таких говорят – припистошивает.
Припистошивателей достаточно, но все ж не руда. В Лагере Бродяг таких меньше. Зато больше шансов угодить в лапы настоящего мошенника, который наврет, только бы выгоду получить. Мошенники разные бывают. Кто обманет на пару наггетов, кто в проблемы затейные втравит – не отделаешься.
У торга собирались со всех лагерей, предлагали свои товары, обменивались опытом, да чего скрывать – выпивали часто, а рядом еще кто на гитаре поигрывает, перебор душевный затянет. Загляденье!
Я общался с торгашами, приценивался к свиткам, щупал клинки, даже штаны рудокопа захотел примерить, но передумал в последний момент. Зачем?
Разговорился с парнем, который продавал болотную траву. Парень курил, и меня приманивал. Не удержался, купил кулечек на вечер. Приятный малый.
С Лагерем у Болота проще: припистошивателей меньше, а мошенники – не мошенники вовсе. Толи врать навыка не имеют, толи философия какая. Проще бы сказать, что курят много – вот и отучились. Не правда. Члены Лагеря у Болота на деле не лихие травакуры, как про них плетут. Больше курят любители, из других лагерей. Всенародное заблуждение.
– Ты ведь знаешь старейшину? – поинтересовался малый, что продал кулечек. Его звали Мелл.
– А то!
– Можешь передать отчет по продаже, а то я немного провинился перед своим ментором, если до старейшины дошла такая весть, лучше на глаза не попадаться.
– Передать можно, – я замер, вопрошая.
– Десять наггетов.
– Идет.
Во всех лагерях обожают отлынивать. Любое мало-мальское дело, случается, отдают на выполнение постороннему. Снизят выгоду себе порядком, отдав за поручение не лишнюю горсть наггетов, совсем сдуру – свитками, эликсирами ценными прельстят. Сделают больше, чем сама награда за поручение, лишь бы не работать.
Я рассматривал товары, а краем уха уже слышал – близились напевы:
…
Эх, радуга ты, радуга.
Веселишь меня!
Эх, радуга ты, радуга.
Жаль, что не моя!
Как жаль, что ты соседская,
Как жаль, что Коли Загорецкого!
…
Бард делал обход. Рано он сегодня! Я внимательнее стал слушать:
…
Ему из хижины видна,
А мне – из замка только фигу разглядеть.
Кого винить, кого мне ненавидеть?…
Остаётся лишь от наггетов балдеть!
Эх, радуга ты, радуга.
Веселишь меня!
Эх, радуга ты, радуга.
Жаль, что не моя!
Пойду я по наклонной,
Осушу я кубок свой бездонный.
А чтобы слезы начисто отсечь,
Придется в небо больше не смотреть.
Эх, радуга ты, радуга.
Веселишь меня!
Эх, радуга ты, радуга.
Жаль, что не моя!
…
Бард часто и шумно разгуливал по Лагерю, отношение к нему держалось неоднозначное. Частенько наскучивал, раздражал, прерывал тихие разговоры, порой вносил разлад в неторопливые думы.