По лезвию катаны
Шрифт:
Ступени и без того шириной всего в полметра, постепенно сужались. Перилами, даже самыми простенькими, ясное дело, никто «лесенку-чудесенку» не оборудовал, а камень — почва коварная, особливо ежели пребывает он под открытым небом, доступный всем ветрам и снегам. Чуть качнешься, не говоря про то, что оступишься или поскользнешься, — ждет тебя полет вдоль отвесной скалы до дна, которого не видно. Даже самому удачливому на свете человеку не на что будет рассчитывать.
А ширина ступеней между тем все уменьшалась, уже едва доходила до тридцати сантиметров, что невольно заставляло жаться к скале. Монахи же вышагивали, нисколечко не сбавляя ритма. Неизвестно, как часто здешние буддийские иноки упражнялись в ходьбе по узким горным тропкам,
А тут еще на пути случился выступ, эдакий каменный нарост на теле скалы, здорово смахивающий на человеческий нос. Его предстояло обогнуть по карнизу, шириной, наверное, в ладонь, не больше.
Разбросав руки, Артем передвигался боком, мелкими приставными шажками. Разумеется, передвигался он лицом к скале. Перед глазами представал во всех мелких подробностях скальный рельеф: трещины, выпуклости, белесые жилы вкраплений, скопившаяся во впадинах влага, серые хлопья лишайника.
Поскольку треклятый выступ над ним еще и нависал, приходилось не только прижиматься к каменной стене, но вдобавок и выгибаться. А по спине совсем не по-дружески похлопывал ветер.
Согласно всем инструкциям, какие ни возьми, находясь на высоте, вниз лучше не смотреть. И все же Артем не удержался, бросил взгляд под ноги. И тут же понял, что сделал это напрасно.
Что там кувыркания под куполом цирка! Нет, там, над ареной, расстояние не чувствуешь. Как не чувствуешь глубину океана, плавая по его поверхности. Здесь же расстояние ощущаешь леденеющим позвоночником, предательски подкашивающимися коленями. У альпинистов хотя бы имеются крюки, карабины, ледорубы, страховочные веревки, а тут висишь над пропастью, цепляясь за скалы одними молитвами.
И еще все твое существо пронзает странное желание — так и тянет сделать шаг назад, к бездне, в эту пропасть. Нужен-то всего пустяковый шажочек в несколько сантиметров длиной…
— Неплохо, если меня прямо здесь и сейчас окрылит Сатори, и, затрепыхав этими крыльями, я удержусь в воздухе, — прошептал Артем, прижавшись щекой к холодному камню и прикрыв глаза, — тогда мне все же не суждено свалиться. В противном случае, подозреваю, мне ничего не поможет. И сдалось мне это просветление!
И ведь не вернешься назад. Точнее, вернуться-то можно, только тем самым признаешь себя полным слабаком, сдохшим на пути к испытаниям, не добравшимся даже до первого из них. И хуже всего то, что, останови процессию, скажи «все, харэ, братья, больше не могу», и братья повернут назад без разговоров и вопросов, повернут со всем их восточным и типа философским равнодушием.
Выдохнув вместе с воздухом всю рефлексию, Артем продолжил огибать выступ, прижимаясь к холодному камню теснее, чем прижимался к женщинам. Неужели обогнул? Обогнул. Следом за Артемом то же самое совершил Тибетец.
И пошли дальше. Горная тропа, которая по-прежнему неумолимо сужалась и вот-вот готова была превратиться в нить, провела узкой расщелиной, обогнула очередной выступ и — уткнулась в деревянную лестницу. Как говорится — опань-ки! Если бы сначала была лестница, оно бы, конечно, не так поражало воображение, как лестница, вдруг объявившаяся посреди скалы, про такое не доводилось ни слышать, ни читать, ни на картинках видеть. Лихо, нечего сказать.
Привалов не устраивали, дух не переводили — с тропы перешли на лестницу и затопали вверх. Вышагивая по толстым добротным ступеням следом за монахом, Артем вспомнил старые дачные дома, где обязательно имелся чердак. Так вот, похожие лестницы вели обычно на чердак: старые, узкие, скрипучие, с толстыми квадратными перилами, с толстыми ступенями, и древесина незабываемо пахла временами, словно впитала и сохранила запахи этих времен.
Естественно, как всякий не лишенный толики любопытства человек, Артем заинтересовался, как же укреплена лестница на скалистом склоне? Присмотрелся и разобрался: в щели естественного или искусственного происхождения вогнаны толстенные брусья и металлические
Ну, и, в общем-то, и ладно, все хорошо, что хорошо. После нервотрепной тропинки идти по лестнице было сущим отдыхом, тут уж можно себе позволить разные вольности, например, красотами полюбоваться. Для чего имелись все подходящие условия вплоть до смотровой площадки. Именно так. В какой-то момент лестница уперлась в нависающий над головой уступ и, ввиду невозможности продолжаться по вертикали, продолжилась по горизонтали в виде самой настоящей галереи.
Вот куда надо было бы водить туристов, охочих до красот, если бы тут водилась такая человеческая разновидность, как турист. Они бы подолгу торчали на этой площадке, облокотившись на перила, потягивая коктейли, дымя сигарами, смотрели бы и восторгались. Да, братцы, картина отсюда распахивалась величественная, такая, блин, что невольно на поэзию тянуло. Особенно выигрышно все это смотрелось в лучах заката: склоны с шапками и пятнами снега, далекие зеленые холмы, россыпь точек геометрически правильных очертаний, указывающих на то, что где-то там, очень далеко внизу, находится некое поселение — все в багровых тонах.
Но главное — море. Отсюда было видно море, то самое, до которого три дня пути. Серая, с едва уловимым отливом зелени, полоса, сливающаяся с багровеющим горизонтом. Неизвестно откуда и почему, на Артема вдруг нахлынуло неодолимой силы желание обязательно до этого моря добраться. Войти в него, загрести руками соленую воду и умыть лицо. Черт знает что, короче…
Но надо было продолжать путь.
Лестница привела их на вершину хребта. Там гулял холодный ветер, который раздувал желтые монашеские одеяния, а те трепыхались и хлопали, как стяги. Артему, что уже было однажды в его японской эпопее, пришел на память фильм «Скалолаз». Ничего удивительно при такой-то натуре вокруг. Хорошо было старине Сильвестру Сталлоне взбираться по отвесным скалам, скакать козлом по утесам, зная, что голливудские сценаристы непременно и непреложно соорудят тебе хеппи-энд. И от холода, помнится, Сильвеструшка нисколько не мучился, а тут вот пробирает отнюдь не киношный холодок. Вроде бы Артем не в майке отправился покорять вершины, однако… бр-р!
Хорошо хоть прогулка по гребню вышла недолгой.
Довольно скоро они подошли к расщелине, отделяющей одну гору от другой. Шириной та расщелина была метров десять, не меньше, внизу, разумеется, темнела пропасть без дна и надежд. Одна хилая радостенка, правда, присутствовала — с той и другой стороны были укреплены два бревна, конструктивно похожие на виселицы. Каждое метра два длиной. В общей сложности бревна сокращали расстояние метра на три, не больше, оставалось метров семь свободного от опор пространства. А какой у нас мировой рекорд по прыжкам в длину?
Не успел Артем еще что-то осознать и переварить, а брат Ёсико уже прыгнул. Он совершил короткий разбег по камням, пробежал по бревну, оттолкнулся от его края, пролетел над расщелиной и… точнехонько приземлился на другое бревно. Не соскользнул с его округлых боков, а с ловкостью спортивного гимнаста пробежал по нему и оказался на другой стороне пропасти.
— Да ты, брат, трюкач, — прошептал Артем.
Где ж, интересно, он тренировался, на безопасных тренажерах или прямо на этой расщелине по крестьянскому способу: бросить в воду, выплывет — научится, не выплывет — значит, так на роду написано?