По материкам и океанам
Шрифт:
«Среда, 2 июля, — повествует дневник. — В 10 часов утра на леднике показался Луняев, который опередил остальных, так как на этот раз он должен был ехать с нами на каяках. Вскоре показались и остальные трое. Архиреев помер… Сейчас я беру с собой на каяки трех больных — Луняева, Шпаковского и Нильсена. У всех болят ноги. Опухоль похожа на цынготную. Хуже всех выглядит Нильсен, который даже с судна ушел уже больным».
У мыса Гранта каяки снова долго ждут отставшую береговую партию. Через пролив виден мыс Флора. Если там сохранились склады провианта и не развалилась хижина, то лучшего места для зимовки и
Однако, где же береговая партия? Что-то задержало ее.
Задержало надолго. Навсегда…
Записи в дневнике всё тревожнее. 6 июля Альбанов, проснувшись, увидел, что ночью умер матрос Нильсен.
Четырнадцать человек вышли три месяца назад со «Св. Анны». Трое вернулись на корабль, семеро погибли. А конца злоключениям еще не видно.
Убедившись, что береговую партию ждать бесполезно, Альбанов с оставшимися тремя человеками поплыл на каяках через десятимильный пролив к мысу Флора. Ветер застал их на середине пути. Некоторое время Альбанов еще видел второй каяк. Потом он исчез, унесенный штормом.
Альбанов знал, что если ветер еще усилится, их каяк не выдержит: в нем полно воды. Берегов не видно. Эх, двум смертям не бывать, одной не миновать! И Альбанов пристал к высокому айсбергу, который медленно переваливался на волнах.
Со своим спутником, матросом Конрадом, штурман вытащил каяк на лед. В вершину айсберга воткнули флаг, чтобы люди на другом каяке, если только они ещё живы, последовали их примеру.
Затем двое на льдине, надев на себя теплые меховые малицы, легли так, что ноги одного находились в малице за спиной другого, согрелись и… заснули, или, вернее, впали в забытье от усталости.
«Пробуждение наше было ужасно. Мы проснулись от страшного треска, почувствовали, что стремглав летим куда-то вниз, а в следующий момент наш «двухспальный мешок» был полон водой, мы погружались в воду и, делая отчаянные усилия выбраться из этого предательского мешка, отчаянно отбивались ногами друг от друга. К несчастью, мы уж очень старательно устраивали себе этот мешок, и полы одной малицы глубоко заходили внутрь другой; к тому же малицы перед этим были немного мокры и в течение семи часов, по всей вероятности, обмерзли. Мы очутились в положении кошек, которых бросили в мешке в воду, желая утопить… В этот момент мои ноги попали на ноги Конрада, мы вытолкнули друг друга из мешка, сбросили малицы, а в следующее мгновение уже стояли мокрые на подводной «подошве» айсберга, по грудь в воде… Дрожали мы от двух причин: во-первых, от холода, а во-вторых, от волнения. Зуб на зуб не попадал. Еще продолжая стоять в воде, я напрасно ломал голову: что же теперь нам делать? Ведь мы замерзнем!
Как бы в ответ на наш вопрос с вершины льдины полетел в воду наш каяк… Теперь мы знали, что делать. Побросали в каяк мокрые принадлежности туалета, выжали свои носки и куртки, надели их опять, разрубили на куски нарты, взяв несколько кусков с собой и бросив остатки в воду, сели в каяк и давай грести! Боже мой, с каким остервенением мы гребли! Не так заботясь о быстроте хода, как о том, чтобы хоть немного согреться, мы гребли до изнеможения, и только это, я думаю, спасло нас».
Как в бреду промелькнули последующие часы. Люди боролись за жизнь. Выбравшись на покрытый льдом островок, они бегали и плясали — два посиневших, мокрых, грязных оборванца.
Конрад обморозил пальцы на ногах; Альбанова трясла лихорадка. Пытаясь согреться в мокрой малице, штурман видел, что матрос так и не ложился до утра, со стонами бегая по острову и стуча зубами.
Утром, когда чуть пригрело, обоих стала валить с ног свинцовая сонливость. Альбанов знал: если они заснут — это конец. Он растолкал Конрада:
— Надо плыть. Слышишь?
Они доплыли до мыса Флора. Альбанов думал, что, наверно, Колумб при высадке на новую землю волновался меньше, чем волновался теперь он. Три месяца шел штурман к этому мысу, теряя товарищей, терпя немыслимые лишения — и вдруг все это зря…
Сойдя на берег, оба упали: подкосились ноги, парализованные болезнью. Полежав на спине, Альбанов поднялся первым. Они побрели, спотыкаясь и падая, а увидели сначала шест, а потом бревенчатый дом. У дома стоял амбар. Снег запорошил возле него кучи ящиков. Альбанов отодрал доску: сухари и консервы!
На стене дома и на дверях были надписи: «Первая Русская полярная экспедиция старшего лейтенанта Седова». Далее сообщалось, что экспедиция прибыла на мыс Флора 30 августа 1913 года и 2 сентября отправилась в бухту Теплиц.
Альбанов вспомнил — Георгий Седов ушел на север, к полюсу, в тот же год, когда «Св. Анна» покинула Петербург.
Моряки поселились на покинутой зимовке. Альбанов метался в жару. Конрад чувствовал себя лучше и вскоре смог пойти на поиски береговой партии и тех, кто потерялся на каяке.
Матрос вернулся только через трое суток. Он вошел в домик, тяжело волоча ноги. Альбанов вопросительно смотрел на него. Конрад безнадежно махнул рукой и вдруг разрыдался.
…Моряк в потрепанном кителе, вскарабкавшийся на борт пришедшего к мысу Флора корабля «Св. Фока», повторял, запинаясь от волнения:
— Скажите Седову… Я прошу у вас помощи… У меня осталось четыре человека на мысе Гранта…
— Хорошо, хорошо. Мы их найдем. Только успокойтесь.
— Скажите Седову… Я Альбанов, штурман «Святой Анны».
— Седов погиб по пути к полюсу. Но мы поможем вам.
Альбанов молча снял фуражку. Потом неожиданно спросил:
— А нет ли у вас писем для «Святой Анны»?
Через несколько дней «Св. Фока» направился на поиски пропавших у мыса Гранта спутников Альбанова. Никто не откликнулся на свистки. Ни одного следа не было на прибрежном снегу.
Из всего экипажа «Св. Анны» осталось в живых двое — Альбанов и Конрад…
Но жертвы не оказались напрасными. Дрейф корабля и ледовый поход его штурмана оставили след в истории открытий.
«Св. Анна» дрейфовала через ту часть Северного Ледовитого океана, где еще не плавало ни одно судно. Изучая карту дрейфа, доставленную Альбановым, можно было узнать о морских течениях и движении льдов в одном из наименее изученных участков Арктики.
Спутник Седова, профессор Визе, пришел к выводу, что восточнее одного места, где линия дрейфа «Св. Анны» резко отклонилась, должен находиться какой-то неизвестный остров. Визе теоретически открыл его в кабинете и нанес на карты, а несколько лет спустя после этого удивительного открытия советский ледокол «Седов» действительно нашел землю в том самом месте, на которое указывал ученый. Она названа островом Визе.