По обе стороны Днестра
Шрифт:
Непритязательная шутка пришлась кстати, все заулыбались в предвкушении щедрого угощения.
– Видать, важный родственник у Василия, если он его так встречает, сказал кто-то вполголоса, однако хозяин дома услышал.
– Да вы не меня, люди добрые, благодарите. Это все он, Марчел, затеял. Давно, говорит, мечтал посидеть со своими по-братски за стаканом вина, да все не приходилось. Он и денег ради такого случая не пожалел.
Гости слушали, одобрительно кивали, Марчел же, поочередно оглядев всех цепким, оценивающим взглядом, торжественно, с приветливой улыбкой провозгласил:
– Пофтэ бунэ!*
_______________
* П о ф т э б у н э - приятного аппетита (молд.).
Первый стакан выпили за хозяина дома и его щедрого гостя. Марчел оказался веселым, общительным человеком, не строил из себя важную птицу, пил наравне со всеми. Пользуясь отсутствием за столом женщин, отпускал соленые шуточки и незаметно завладел всеобщим вниманием. Василий то и дело наполнял пустевшие кувшины с вином, приговаривая:
– Пейте и ешьте, гости дорогие, всего хватит.
Те не заставляли себя упрашивать, и вскоре за столом воцарилась непринужденная обстановка мужской пирушки. Языки развязывались. Гости, которые поначалу стеснялись незнакомого человека, говорили уже не таясь обо всем, что наболело: как жить, что будет дальше, куда она повернется, крестьянская судьба. Получалось, что ничего хорошего новая власть им не сулит. Крепко взялась за работящих, рачительных хозяев новая власть. Оно и понятно: завидует голытьба, норовит все отобрать и загнать их в колхоз, будь он проклят во веки веков. Сколько лет и деды, и отцы жили без этих колхозов, и хорошо жили, да еще таким, как нынешние колхозные главари, помогали зерном до нового урожая. Ничего не помнят, лодыри. Немудрено, коротка человеческая память на добро. Бездельники, сами в бедности жили из-за своей лени и пьянства, а нынче и всех хотят по миру пустить. Конечно, и среди них есть порядочные люди, которые добро не забыли, еще помнят. Подкулачники, по-ихнему, по-большевистски. Одна надежда - конец скоро придет коммунистической власти, и колхозам ихним. Снова заживем по-людски.
Здесь-то и вступил в общий разговор до того сидевший молча родственник хозяина.
– А откуда у вас, уважаемый, такие сведения?
– он повернулся к пожилому крестьянину, который высказывался особенно горячо и яростно.
– Отец Георгий сказывал. Он грамотный. Все знает... И другие умные люди то же самое говорят: недолго уже осталось мучиться под коммунистической властью.
Марчел ответил не сразу.
– С вашим священником, к сожалению, не знаком, хотя и очень бы хотелось познакомиться с этим достойным человеком. Однако он не совсем прав. Конечно, их власть обречена. Все дело в том - когда?
– он снова глубокомысленно замолчал.
– Друзья, братья: смотрю я на вас, слушаю горестные речи, и сердце кровью обливается. Я вот что вам скажу - долго еще придется терпеть лишения, и чем дольше, тем хуже будет. Слышали, верно, задумали большевики ликвидировать кулаков как класс?
– Я слышал, - раздался неуверенный голос.
– Костаке Гонца, председатель ихний грозился. А что это - никто не знает.
– Ликвидировать как класс - значит сослать всех работящих хозяев в Сибирь, детей отберут, сдадут в приютские дома, заставят отречься от отца-матери.
Марчел говорил складно, как по-писаному, сразу видно - городской.
– Конечно, мы люди простые, - раздался в тишине голос, - не все понимаем. Но откуда ты все это знаешь?
– Пока сказать не могу, - Марчел сделал многозначительную паузу. Есть у меня верные люди там, - он показал рукой наверх, к потолку.
– Среди начальства большевистского.
Заговорили все разом. Особенно горячился усатый, с длинным унылым носом и маленькими припухшими глазами мужчина, которого все уважительно называли по имени и отчеству - Федор Пантелеевич. Он вскочил на ноги и громко, перекрикивая остальных, сказал:
– Не будет нам жизни под большевиками. Пока еще живы, надо за Днестр подаваться.
– Легко сказать - за Днестр. Это еще как следует обдумать надо, неуверенно возразил Лаврентий Постолаки.
– Петря Круду, все его знаете, давно ушел на ту сторону, еще колхозов и в помине не было. И что же? Бедствует, люди сказывают, в батраках ходит, а здесь был справный мужик.
– Лодырь твой Петря, - зло бросил усатый.
– Там кто не ленится, живет себе припеваючи, хлеба, мануфактуры - всего полно. Пока думать будем, недолго и ноги протянуть. Подчистую метут активисты, последнее забирают. Ты о детях своих подумал? У тебя их трое, чем кормить будешь?
– Я согласен с Федором Пантелеевичем, - вступил в разговор изрядно подвыпивший парень.
– Мне терять нечего - дома своего нет, земли тоже, авось на новом месте повезет. Хоть сейчас готов.
– Он пьяно рассмеялся.
– Тебе, Симион, лишь бы вино было, - усмехнулся Лаврентий.
– Понятное дело - ни кола, ни двора, а нам каково хозяйство бросать, в чужую сторону подаваться? Все обдумать надобно, со всех сторон.
– Пока ты думать будешь своей дурьей головой, Костаке Гонца со своими голодранцами нас по миру пустит. Вот и люди поумней нас с тобой, - Федор Пантелеевич повернулся к Марчелу, - тоже так считают.
– Верно рассуждаешь, уважаемый, - Марчел говорил медленно, подчеркивая значительность своих слов.
– Худшие времена еще впереди. Наш друг Лаврентий беспокоится о хозяйстве, дом ему жалко бросать. Вот что я скажу. Пока большевики отбирают хлеб да скотину, а скоро и до домов очередь дойдет. Дома заберут, а всех вас в Сибирь, к белым медведям вышлют. Сюда, в ваши края привезут из России людей. Русские большевики будут жить в ваших домах. Неужели хотите дожить до такого позора?
– Ладно, перейдем мы на ту сторону, - промолвил самый тихий из гостей, не проронивший до того ни слова, - а что делать там будем? Кому мы нужны?
– Кому нужны, спрашиваешь?
– встрепенулся Марчел.
– Родине своей нужны, Румынии. Родина не оставит в беде своих сыновей. Одна нация, один народ, одна кровь. И землю получите, по десять гектаров, заживете хозяевами.
– Э, мэй, сладко говоришь, - не отступал тот, - у них своих безработных девать некуда. Кто с нами возиться будет? Знаем мы этих братьев. Налогами задушат. Рассказывали люди с той стороны.
– Те, кто так говорит, бессовестно лгут, их коммунисты подкупили. Лодыри и лгуны. Ну ладно, допустим, вы мне не верите, потому как я здесь человек новый. Тогда послушайте, что скажет вам человек, который только что оттуда, с правого берега.
– Гости Василия Мугурела удивленно переглянулись.
– Все помнят Григория, брата нашего уважаемого хозяина?
– Того, что на ту сторону подался?
– раздались голоса.
– Конечно, помним. Как ушел туда, так и сгинул.
– Нет, не сгинул. Григорий здесь, и сейчас я его позову.
Марчел вышел в другую комнату и появился в сопровождении Григория Мугурела. Разговоры за столом мгновенно смолкли, все разглядывали своего бывшего односельчанина так, будто он возвратился с того света.
– Чего уставились?
– улыбнулся он.
– Я это, Григорий Мугурел, живой и здоровый. Обо всем расскажу, но сначала дайте выпить.
– Он сам налил себе вина и продолжал.
– Не обижайтесь, сельчане, что не встретил вас у порога, как полагается по нашим обычаям. Откровенно скажу - опасался, смутные времена настали. А когда послушал ваши разговоры, я же в соседней комнате сидел, понял - свои люди, доверять можно. И так мне жаль вас, братья, стало - нет слов. За что такие страдания нашему народу выпали, чем мы прогневили господа бога?
– Он отпил из своего стакана.
– Послушайте меня, друзья и братья: большевики с их колхозами уселись крепко, другого пути, кроме как за Днестр, у вас нет. Марчел правду говорит, верьте ему, и мне верьте. Примут вас хорошо, не сомневайтесь.
– Он выпил, осторожно поставил стакан на стол.
– Скажу вам откровенно, как на духу. Нас послали большие люди оттуда, - он показал рукой в сторону Днестра, - чтобы передать: всем, кто перейдет, будет и хлеб, и земля. Вас там ждут, братья!