По обе стороны океана (сборник)
Шрифт:
Но ведь могло бы быть: звонил же Сталин Пастернаку, Эрснбургу, Булгакову. Мог позвонить и Некрасову.
Сколько советских людей в те годы думали: «Что я скажу Сталину, о чем его попрошу, за кого попрошу, если чудо произойдет и я с ним встречусь?»
Из статьи Р. Орловой
«Души высокая свобода»
В подзаголовке книги Виктора Некрасова «Саперлипопет Если бы… да кабы…»
…А что, если бы его мать не вернулась из Швейцарии в Киев и Виктор родился бы в Париже?
Подзаголовок вопрос становится «раздвоенной» реальностью Виктор Некрасов с его реальной биографией, но минус эмиграция. И Алексей Никитин, родившийся в Париже, ставший французским писателем.
Каждый проигрывает иной вариант. Полностью или частично «Некрасову» давно невтерпеж унизительный страх, слежка, насилие над мыслью. Он приехал в Париж как член советской делегации. Его мучает вопрос: а не остаться ли? Мысль эта приходит не впервые, она оживает в долгих разговорах с Никитиным, он разрывается между «за» и «против». В последний момент, когда в делегации уже началась паника, Некрасов возвращается в отель и улетает вместе со всеми
Никитин же отчасти и под влиянием «Некрасова» едет в Москву и в Киев. Ему дают адреса друзей, и потому ему открывается частица настоящей, а не интуристовской России. Ни на мгновение не возникает у него желание остаться навсегда на исторической родине. Но и он ощущает, что потерял, или, вернее, какого человеческого опыта он оказался лишен.
Некрасову, как любому советскому гражданину, возможность пробовать не дана: решить можно только раз и навсегда. Условие же как в сказках: направо пойдешь коня потеряешь, налево пойдешь царство потеряешь…
Так и советский писатель взвешивает: окажется на Западе обретет свободу. Уедет на Запад потеряет родных, большинство друзей, потеряет читателей, язык, родину.
«Что было бы, если бы» — эта вариантность в основе художественного построения повести. И это условие приводит Некрасова в Кремль к Сталину.
Сталин у Некрасова — это не еще один портрет тирана. Это порядочный человек перед тираном, это обычные люди при Сталине, перед Сталиным. («Форум», № 15)
12.2.83
Дорогой Вика!
Посылаем твое интервью. Хорошая фотография, да?
Мы еще долго начинали утро словами «Тоскливо без Вики» И еще из «мыслей на лестнице». «Некрасов» в своей повести в главном споре и в своих размышлениях ничего не говорит о том, что его (внутренне) держит или, другими словами: что он оставил?
Оставляет? Не хочет оставить?.. Понимаешь, Вика, эти вечера и дни с тобой еще и потому были для меня важны, что именно это я оставила, такой жизнью жила дома, с такими людьми. Знаю, знаю о многих компромиссах, вот и взвешивают люди и взвешиваю (нет, в прошлом не взвешивала, у меня из-за Левы выбора не было). А у твоего героя выбор есть — возвращаясь от действительности к литературе — его не может не быть. Семья? Дружеский круг? Пусть несколько очень близких друзей… И уже не только вопрос: какой вред я могу нанести им, а иное: какой вред я могу нанести себе, отрезав себя от своей почвы — не в широком, а в узком смысле слова — от своей среды…
В цитированном уже интервью 1983 г. я спросила:
— Правда ли, что в день обыска ты получил однотомник Булгакова?
— У меня с девятью мальчиками, которые производили обыск, были самые корректные отношения. Телефон они выключили, пока не ушли.
Зря мы идеализируем эту организацию, потому что спрашивают: «Виктор Платонович, у вас спичечек нет?» Я говорю: «А что?» — «Нам надо под шкафом посмотреть!» У этой организации должен быть фонарь! С лучом на сто метров! А не спичечек у обыскиваемого просить. И потом, когда к концу вторых суток они уже набили три громадных мешка в рост человека всякими бумагами, в три часа ночи (на дворе — январь, мороз, метель и вьюга) они звонят в свой КГБ с просьбой выслать им машину. Нет машины! Взвалили на плечи и — в ночь! И в гору, скользя!
А Булгаков, значит… Они ходили собачку нашу прогуливать. Уходя в гастроном за едой, говорили: «Галина Викторовна, не надо ли вам чего-нибудь купить?»
Я вспомнил, что до их прихода мне назначила директорша нашего литфондовского магазина свидание. Вышел однотомник Булгакова, меня из списков на получение вычеркнули, но она ко мне благоволила и сказала: «Приходите в четверг, вам я оставлю!» Как раз в четверг — «мальчики»! И я говорю: «Вы разрешите, я позвоню в магазин, что я сегодня не приду. Мне должны оставить там одну книгу, попрошу, чтобы задержали до завтра или послезавтра». — «Какую книгу?» Я говорю: «Булгакова». — «Виктор Платоныч, зачем вам звонить?!» (Самое смешное, что все они почему-то были «Витями», вся бригада. Витя большой, Витя такой, а самый главный — Владимир Ильич!)
И он сказал одному из «Вить»: «Витя, одна нога — здесь, другая — там! Возьми Булгакова для Виктора Платоныча. Виктор Платоныч, дайте записочку». Я дал записочку и должен сказать — как ветер!
Юные ноги, нигде не задерживался, ста грамм не выпивал по дороге и принес Булгакова! По-моему, прекрасный рассказ!
В ноябре 1981 г. мы встретились в Берлине, опять на курсах славистов. Жили мы в замке Глиникс. Перед замком «Мост Единства», ведущий в Потсдам.
Вика с двумя молодыми немцами ушел в Восточный Берлин. Его пропустили, хотя его книга «По обе стороны Стены» вышла по-русски и по-немецки.
Дискуссия, в которой принимают участие В.Н. и Л.К., должна начаться 23.11. в 19.30. В 18 ч. Вики еще нет, мы уезжаем из замка. Л. страшно волнуется. Но В. Н. появляется вовремя. Купил в Берлине русские книги, альбомы.
23.11.84
Итак, кончил, дорогая Раечка [80] . 330 страниц для меня много. Очень даже. Неделя для чтения — более, чем мало… Для чтения толстых и нужных книг мне, как минимум, нужна Женева или Гаваи. Ничего не подвернулось, и одолел в Париже.
Итак — читал с большим интересом, сочувствуя и понимая. Не все такие читатели, как я. Некоторые говорят: зачем это выворачивание наизнанку? Как могла она — умная, интеллигентная — верить? Не всю правду сказала… Ну и т. д.
Насчет «не всю правду» — не видел еще человека, который сказал бы всю правду. Во-вторых, писалось еще там.
В общем, «жить не по лжи» не удавалось. И не удается и не удастся никому… Что поделаешь. Но рассказать о том, как жил, как и во что верил, как обманывал самого себя, и найти этому хоть какое-то объяснение — наша обязанность. И каждый делает это по-своему — Евг. Семеновна [81] , Григоренко [82] , Пьер Дэкс, твой благоверный, в меньшей степени А.И…
Короче — книга твоя интересная и нужная. Пусть разбросанная, лишенная определенной композиции, могла бы быть и короче.
Насчет «выворачивания наизнанку» считаю определение неприличным, даже оскорбительным [83] . Это исповедь. А исповедь всегда некое «выворачивание».
А выворачивать нам, увы, есть что… Да, умная, да, интеллигентная, и верила! И даже произносила, что надо. В этом и есть трагедия нашего если не «потерянного», то одураченного, исковерканного, м. б. самого трагичного поколения.
Я, например, не верил в процессы 37–38 гг., не поверил и в предательство Тухачевского. Но, прочитав об этом, последнем, в газете на стене у нашего театра (было это в Запорожье), ринулся тут же на пляж и через пять минут уже нырял, и хохотал, и валял дурака… Вот так оно было…
В ВОКСе я, правда, не работал, но от него ездил в 1957 году в Италию сразу после венгерских событий и отбивался от корреспондентов как будто не очень веря, но все же… Потом, где-то уже в 60 или в 61, 62-м годах вместе с А. Вознесенским давал пресс-конференцию в Риме. Тоже — «не всю правду».
С интересом читал и о Саше Галиче, Белинкове [84] , которого не знал, ну и о многом, многом другом, тоже мне неизвестном. Время, эпоха чувствуется, действующие лица — кто знаком, кто не знаком, но узнаваем. И мы среди них — такие, какими были. Людей сажали, эшелонами ссылали, а мы на Кавказ, по Военно-Осетинской, и почему-то не было стыдно. Плохо? Может быть… Но так было… Молодость, будь она трижды если и не проклята, но осуждена.
Эх, вернуть бы ее. Эх, какими мы бы теперь-тогда были бы бы… Засим обнимаю, целую, то же проделаю и с Левой.
Твой В.
80
В.Н. прочитал мою книгу «Воспоминания о непрошедшем времени», Ann Arbor Ardis, 1983.
81
Евгения Семеновна Гинзбург (1906–1977) — автор книги «Крутой маршрут», впервые напечатанной отдельным изданием в Милане в 1967 г.
82
П. Г. Григоренко (1907–1987) — генерал, активный участник правозащитного движения. Вероятно, имеется в виду его книга «Мысли сумасшедшего» (Amsterdam, 1973) (сост.).
83
На эту книгу было много резко отрицательных отзывов в эмигрантской прессе.
84
А. В. Белинков (1921–1970) — писатель, критик, автор книг о Ю. Тынянове и Ю. Олеше. Арестован в 1944 г., и провел в лагерях 13 лет. В 1968 г. во время туристической поездки остался за рубежом (сост).
13.6.84
Дорогие мои Копелевы!
Звонил вам — никогда нет дома. И все-то вы ездите, суетитесь. Берите пример с меня. Вот поселился в этом самом Collicure и веду самый правильный образ жизни. Всех послал… живу в одиночестве, что-то пишу (для потомства и для вас, в частности, не для денег), купаюсь, загораю (городок мой средиземноморский, возле испанской границы, прелесть…), о чем-то иногда думаю, вспоминаю, грущу. И выяснилось, заодно, очень много интересных вещей.
Во-первых, что я в первый раз в своей жизни в отпуску. От всего и всех. Парижа, жены, собаки, работы, телефона. И это, оказывается, прекрасно.
Во-вторых, что я, в общем-то, в жизни никогда не работал. В смысле: от — до. Когда заведовал чем-то в «Радянськом Мистецстві» под началом Шуры Борщаговского, ответственный секретарь Владимир Владич на вопрос приходивших ко мне авторов отвечал неизменно: «Принимает на пляже, второй грибок, направо от переправы».
В-третьих, что я, всю жизнь считавший себя человеком общительным, только сейчас, на склоне лет, понял всю прелесть одиночества.
Здесь в Колюре я имею все, чего не имею в Париже, а до этого на Крещатике, Калининском проспекте etc. Делаю, что хочу! А хочу, как ни странно, писать. И одновременно бездельничать, т. е. карабкаться по каким-то крутым улочкам, нежиться на пляже, щелкать направо и налево разные пейзажи и читать толстые книги, на которые не хватает времени и покоя в Париже.
Сейчас борюсь, например, с В. В. Набоковым, с его «Даром». Да простят меня снобы и знатоки, но он (в высшей фазе) графоман. Нет, это не ругательство, но для него форма, построение фразы, неожиданность (не всегда удачная) сравнений, упоение вещами и прекрасно написанными ненужными деталями важнее всего… Не гневайтесь, я отдаю ему должное — тонкости, вкусу, умению, — но, ей-Богу, при всем при том, читая его, остаюсь холоден, как собачий нос. Потому что и он холоден. А вот осуждаемого всеми Э. Лимонова «Подросток Савенко» [85] прочел залпом. Прочтите! О харьковской шпане — 15-летних малолетках. Обнаженно и страшно. Но ни строчки не пропускаешь. Жизнь отталкивающая, но рассказанная участником и не лишенным таланта.
Черкните в Париж, желательно разборчивым почерком, я там с 24-го.
Целую. В.
85
Книга Э. Лимонова была издана в Париже в 1983 г.
22.4.85.
Rio de Janeiro
Сбылась мечта идиота — он здесь! Плюя на все, снял шикарный номер за 44 доллара с видом на все самое прекрасное, на самый легендарный Копакобан… О чем еще мечтать, чтобы до конца выполнить жизненные планы? Остались «Queen Elisabeth», «Orient Express», Таити и, пожалуй, Индия. Потом спокойно можно укладываться на Saint-Genevieve des-Bois по соседству с Сашей Галичем.
Нет, нужно еще что-нибудь африканское, вроде Килиманджаро. А может, еще Москва, Киев?.. А?
Обнимаю. Вика.