По обе стороны океана (сборник)
Шрифт:
Это его письмо оказалось последним.
28.3.87
Вика, родной, о себе не могу сказать какая я внимательная! [103] Во всяком случае — настоящего письма в ответ на твое — написать еще не могу. Боли у Левы [104] не прекращаются…
Когда будет возможность, перешлем текст твоей передачи Лидии Корнеевне [105] , но позволь пока сделать два замечания: «Софья Петровна» — это не «старое», а единственно правильное название. «Опустелый дом» — ахматовская строка была как название дана парижскими издателями — кем — мы и не знаем, в 1965 году. Тогда еще не было никаких связей. Л. К. очень гневается, когда ее книгу называют «Опустелый дом»…
Главное, что в те годы соединяло ее с Ахматовой (кроме стихов!), — они вместе стояли в тюремных очередях. Или — Л.К. вместо А.А. В эвакуации же и произошел
Спасибо за то, что прочитал мою рукопись («Письма из Кельна о книгах из Москвы»), а вкусы у нас разные, и Бог с ними!..
Вспоминаю наши с тобой разговоры и твое пребывание, как нечто такое далекое и прекрасное…
103
«Какой я внимательный» — такой запиской Вика сопроводил фото Леры Озеровой.
104
У Льва было тяжелое воспаление тройничного нерва.
105
Л. К. Чуковская. Речь идет о выступлении В. П. Некрасова о творчестве Л. К. Чуковской на «Радио Свобода» (сост.).
20.5.87.
Бад Мюнстерайфель.
Еще в машине по дороге сюда думала: «Приеду и сразу напишу Вике, что едем в тот самый дом, сядем за тот самый стол, пойдем в то самое кафе, — где мы были вместе». И ждала, чтобы хоть чуть лучше стало настроение — передавать тоску дальше неохота. Вижу — не дождусь…
Читаю Леве вслух Бунина, — мы оба «Деревню» и рассказы того времени помнили плохо. Сейчас радуемся поразительному его таланту (уж и не знаю, как с твоей нелюбовью к стилистам, он-то безусловно стилист) и думаем о том, сколько лжи во всех этих новомодных рассуждениях про лад старой деревни. Уж такой разлад — временами трудно продолжать читать…
А «Смиренное кладбище» [106] ты читал? А «Ночевала тучка золотая»? [107] Сейчас можно захлебнуться — столько надо и хочется прочитать из своего… невозможно все, надо еще и работать. Но и страх: а вдруг завтра все кончится?
Твоя Р.
106
Это произведение С. Каледина было напечатано в «Новом мире» (1987, № 5) (сост.).
107
Автор этой книги — А. Приставкин (сост.).
Это письмо оказалось моим последним.
В Бад Мюнетерайфеле Вика все время кашлял. Мы думали — хронический бронхит старого курильщика. В июне узнали, что он — в больнице: диагноз — рак легких. Ужас сменялся надеждой. Решили — наступило улучшение. Едем в Париж — побыть несколько дней с Викой.
По телефону сказал: «Встретить (так бывало обычно) не могу» — поручил своей приятельнице.
Из дневника Р. О.
30.7.87
Вика мрачно подтянут. Первое впечатление — не так уж изменился января. Может быть и потому, что в белой рубашке. Сидим в кафе «Конкорд», на углу бульвара Сен-Жермен.
Раньше сидели в кафе «Эскуриал», потом он сменил место встречи с друзьями на кафе «Монпарнас», а сейчас — «Конкорд». Согласие-Планов не строит. «Ехать расхотелось. Что я увижу? Очереди?..» Рассказывает, что получил письмо из Киева от друга-алкаша: после того как с огромным трудом раздобыли — первого мая! — поллитра, произнесли тост: «Выпьем за небанального генсека!»
Только увиделись, условились: «О болезнях не будем». Так он и не узнал о подозрениях у меня… [108] Было напряженно, между фразами — долгие паузы. Так — впервые.
Говорим о новых публикациях. Роман В. Войновича «Москва. 2042» [109] не понравился. О «приставкинской «Тучке» нельзя говорить в категориях «нравится — не нравится», это трагическая вещь…». С Конецким много пил…
В Париж приехал Павел Лунгин, сын друзей, «не виделись тринадцать лет, но словно вчера расстались…».
108
Подозрение оправдалось — рак.
109
Этот роман вышел в изд. «Ardis» в 1987 г. (сост.).
Из дневника Л. К.
31.7.87
Вчера ходили в новый музей на Ке д'Орсе, Вика с нами не пошел, ругается. Ему там все не нравится… Не пошел и в больницу к Игорю… [110] Вика словно бы стал меньше ростом, очень похудел, погрустнел, потемнел. Тоска в глазах и в линии рта. Он пил только пиво. Сумрачен.
Тщетно ждали Вику до 8-ми, не дождались, пошли вдвоем на Монмартр.
Из дневника Р. О.
110
Речь идет об И. А. Кривошеине (сост.).
Вечером сказала Л.: «Не кажется ли тебе, что Вика не хочет нас видеть, избегает? Что это может значить?»
Л.: «Нет, не то. Он не хочет, чтобы мы его видели таким. Он хочет, чтобы друзья его помнили мушкетером — таким, каким он был всегда».
1.8.87
Опять в «Конкорде». Вика с двумя молодыми москвичами. Общий разговор. Они рассказывают литературные и киношные новости, говорят о новом молодежном сленге. Вика мрачно слушает, сам почти не говорит.
Расстаемся. Вика один медленно бредет к метро.
Больше мы его не видели.
На мгновение словно включились какие-то давным-давно затерянные пласты памяти: первая встреча. Молодой, улыбающийся. Уже лауреат, знаменитый, но ничуть не отягощенный славой. После «Окопов Сталинграда», до следующей — треть века.
Весна надежд…
Мы уехали отдыхать в Бретань. Туда пришло известие: скончался старый друг Игорь Александрович Кривошеин [111] . С Ефимом Эткиндом едем в Париж, на похороны.
111
И. А. Кривошеин скончался 7 августа 1987 г.
Звоню Вике: «Я не могу с Вами поехать».
— Что ты, родной? Можно под некрологом [112] поставить твою подпись?
— Конечно.
— А мы думали, может, еще вечером увидимся?
— Нет, я не могу…
Так я услышала тихий, отступающий, далекий голос. В последний раз.
Третьего сентября 1987 года меня оперировали. Очнувшись от наркоза, увидела, что Лев сидит за столиком, что-то пишет, на глазах слезы. Подумалось: «Какое счастье, что он может хоть немного отвлечься на работу…» И снова забытье.
112
Некролог И. А. Кривошеину, под которым стояла и подпись Некрасова, был напечатан в «Русской мысли» 14 августа 1987 г. за две недели до смерти самого Некрасова (сост.).
На следующий день Лев сказал: «Вика умер, ночью я писал некролог» [113] .
…Много о нем говорил. Ведь он — один из немногих, кто здесь, на Западе, в совершенно ином мире остался самим собой, а здесь это не легче, по-другому, но не легче, чем дома…
Из письма Татьяны Литвиновой.
3.11.87
…Париж без Вики! — восклицаю я эгоистично и на первых порах решила, что не смогу туда ездить — так невероятна эта мысль. А сейчас думаю, что для меня Париж всегда будет наполнен Викой, и даже рвусь туда душой…
Голос его — в литературе — всегда был симпатичен, именно интонация, так что мне порою почти все равно — о чем он. И был в нем какой-то от девятнадцатого века, что ли — запас простой, полудетской, нелитературной человечности… Да и вообще ведь он был совсем нелитературный человек. Иной раз — даже досадно. Но зато с таким слухом, так непретенциозен. В изоискусстве мы бешено расходились, но это, когда назывались вещи. А когда шатались по Парижу, — ужас как близки были наши непосредственные реакции. И еще у меня было ощущение, что мы случайно не были знакомы в молодости. Мне легко было задним числом вписать его в «своих ребят», и позднее наша дружба была особенно утешительна для меня, как будто он посланец из моего прошлого, знает меня как облупленную и никогда не даст в обиду «чужим». И то, что был он южанин, какое-то «эхо» К.И [114] .
Так что, в общем, — с благодарностию — были [115] .
Пишу тебе так эгоцентрично, что для меня эта потеря (но нет, не утрата) без стыда, ибо грош цена гореванию, если оно не личное…
113
Некролог был напечатан под названием «Он живет в своих читателях, в книгах, в своих друзьях» в «Русской мысли» 11 сентября 1987 г. и подписан Львом Копелевым и Раисой Орловой (сост.).
114
Корней Иванович Чуковский.
115
Из В. А. Жуковского:
О милых спутниках, которые наш свет
Своим сопутствием для нас животворили.
Не говори с тоской: их нет.
Но с благодарностию: были.