По обе стороны правды. Власовское движение и отечественная коллаборация
Шрифт:
Генерал Трухин, быстро пробежав его, сделал недоуменное лицо и вопросительно взглянул на меня. Поняв его без слов, я сказал: “Я полагаю, что это лишь схематический набросок, подлежащий основательной переработке вами с Семен Николаевичем. Не правда ли, Семен Николаевич?” Последний ответил: “Конечно, кое-что можно там изменить”.
— Я дам прочитать Андрей Андреевичу, — сказал Трухин и, подойдя к генералу Власову, передал ему бумагу».
Окончив чтение, «Власов, передавая бумагу генералу Трухину, сказал довольно сухо: “В такой форме соглашение немыслимо, в нем почти ничего нет того, о чем мы при свидании условились”. Оба генерала Красновы — молчали. Чтобы сколько-нибудь сгладить неприятное впечатление, я сказал: “Ведь это лишь черновой набросок, а окончательную и приемлемую форму должны будут выработать начальники штабов, не так ли, Петр Николаевич?” Только теперь последний прервал свое молчание и поддержал меня словами: “Конечно, там можно кое-что изменить”.
— Не кое-что — а очень многое, — сделал примечание генерал Власов. Вне всякого сомнения, что загорелся
Не совсем понятна цель встречи. Ведь не о «чудо-оружии» («оружии возмездия» (Vergeltungswaffe), согласно нацистской терминологии, или «динамитных метеорах», как называли в коллаборационисткой периодике ракеты V–1 и V–2{856}, хотел поговорить Петр Краснов с Андреем Власовым. Если, конечно, не предположить, что главной задачей атамана было оттянуть подписание соглашения, в надежде, что в итоге именно ему удастся возглавить процесс объединения или хотя бы сохранить полновластный контроль над казачьими формированиями.
Вот как описаны эти две встречи со слов Семена Краснова Вячеславом Науменко: «Краснов виделся на первый день с Власовым. Сначала они говорили с полчаса наедине, потом позвали Полякова и Трухина… потом его, Семена Краснова. Власов говорил о своей единоличной власти, но его сдерживал Трухин. После, за завтраком, или с легкой закуской, опять продолжали разговор. Как будто бы было достигнуто соглашение о совместной работе… Даже поцеловались Краснов и Власов, а Семену он (Власов. — А. М.) сказал, называя его на “ты”, что дальше пусть они говорят с Трухиным. Краснова он проводил до автомобиля.
Вернувшись домой, Краснов набросал проект соглашения, в котором прежде всего обосновывал, почему казаки должны быть самостоятельны (история казачества, Декларация германского правительства о правах казачьих, приказ об организации Главного управления (казачьих войск. — А.М.), борьба казаков на фронте и прочее), дальше сказал о совместной борьбе с большевиками под общим германским командованием и о посылке Зимовой станицы.
9 января он в сопровождении Семена поехал на квартиру к Власову. Тот встретил его очень радушно и после короткого разговора пригласил к столу. Сам не пил, Краснов тоже.
За столом он прочел проект Краснова. Все время говорил, что согласен, но когда дошел до того места, где говорится о совместной борьбе под германским командованием, то сказал, что с этим решительно не согласен, что казаки, Главное управление и сам Краснов должны быть подчинены ему. Дальше он развивал эту тему и стучал по столу кулаком.
Краснов с ним не соглашался и сказал, что пока о подчинении говорить рано, что он еще не главнокомандующий, на это Власов ответил, что скоро будет таковым.
На этом деловой разговор и окончили, решив, что продолжение будет после объявления Власова главнокомандующим. Дальше говорили еще с полчаса, собственно не говорили, а слушали Власова, который больше говорил о себе.
Таким образом, никакого соглашения пока не достигли и, как мне кажется, не достигнут» {857} .
Следует отметить, что столь далекое от мер приличия поведение Власова не было досадным недоразумением. Командующий 14-й дивизией СС «Галиция» генерал-лейтенант Павел Шандрук вспоминал, что, стремясь подчинить себе украинские вооруженные силы, Власов в ходе разговора, происшедшего 30 января 1945 года в Далеме, использовал и подкуп (обещание «личных перспектив»), и прямые угрозы («я разобью вас и ваш народ»), что, правда, не помешало в итоге договориться о военном и политическом сотрудничестве {858} . [180] Похоже, такт и чувство меры, о которых вспоминали протопресвитер Александр Киселев и Игорь Новосильцев, нередко изменяли главе РОА. Впрочем, о последнем писал и фон Лампе. Когда Власов рассказывал о встречах с высшим партийным начальством, то генералу вспомнился «довольно бесталанный, но хлестко написанный роман Первухина (Михаил Первухин, писатель-эмигрант. — А. М.) “Пугачёв победитель”! Человек, конечно, невоспитанный, но умный и, видимо, с волей» {859} . Хотя нельзя исключить и элементарного властолюбия, которое, как и в случае с Каминским, принимало тоталитарные или про-тототалитарные культы Власова и Краснова, моделирующиеся их окружением. Интересно, что не избежал аналогичной тенденции, правда уже в эмиграции, и Борис Хольмстон-Смысловский [181] .
180
Воспоминания Шандрука опровергают утверждения Штрик- Штрикфельдта о том, что Шандрук «разделял взгляды и программу Власова» (Strik-Strikfeldt W. Against Stalin and Hitler. P. 226–227).
181
См.,
В случае с Красновым его культ начал формироваться еще до начала Второй мировой войны в казачьей диаспоре. Так, в Болгарии, Венгрии и Югославии, возникли станицы, названные его именем. Белградская станица даже выпускала информационный бюллетень. Касаясь материалов в честь атамана в периодике военной поры, следует отметить, что то только в журнале «На казачьем посту» были опубликованы стихотворение Д. Коваленкова «Наша клятва (П. Н. Краснову)» и статья полковника Павлова «Рыцари вольности» (№ 15, 1943. С. 8, 16), очерк Александра Яганова «У генерала П.Н. Краснова» (№31, 1944. С. 11–12) и статья Евгения Тарусского «Наше знамя. К 75-летию со дня рождения генерала П.Н. Краснова» (№ 36, 1944. С. 5–7).
Культ Хольмстона-Смысловского был связан с основанным им Российским военно-национальным освободительным движением имени генералиссимуса Суворова и журналом «Суворовец». Так, в последнем публиковались портрет Хольмстона-Смысловского (№ 280. С. 1), редакционная статья «Россия ждет ответа», посвященная геополитическим взглядам главы союза (№281. С. 1–2).
Кромиади приводит дополнительные детали еще одной, а возможно, какой-либо из описанных ранее встреч. По мнению руководителя личной канцелярии командующего, атаман к этому времени подвергался сильному давлению со стороны собственных казаков. Поэтому Краснов «приехал к Власову и предложил ему совместную борьбу против коммунистов, с условием, что казаки останутся автокефальными, а он учредит при Власове постоянную сотню для связи»{860}.
28 января 1945 года Власов официально вступил в должность главнокомандующего ВС КОНР, что усилило его позиции в отношении Краснова, в возможность союза с которым он, похоже, более не верил.
31 января Краснов испытал новый моральный удар: в состав ВС КОНР вошел Русский охранный корпус на Балканах, в том числе и казачий полк имени генерал-майора Виктора Зборовского. Позже, 25 марта он был de jure подчинен генерал-майору Антону Туркулу, возглавлявшему Зальцбургскую группу власовской армии{861}.
В целом, по утверждению Хоффманна, «казаки в массе своей горячо поддерживали объединение с общерусским освободительным движением» генерала Власова еще до публикации Пражского манифеста{862}. Так, вскоре после того как «появились слухи» о зарождении власовского движения, казаки в своем штабе в Кривом Роге открыли отделение по регистрации всех желающих вступить в РОА{863}. Ученик 1-го юнкерского казачьего училища Казачьего стана (открыто 6 декабря 1944 г. в Вилла Сантино в Италии){864} Георгий Круговой вспоминал, как из-за РОА «во время второго посещения училища Красновым (я тогда уже пребывал в отпуску по болезни в татарско-ставропольской станице) между ним и юнкерами произошло словесное столкновение. Генерал уехал, заметно расстроенный. Разгневанный полковник Н.Н. Краснов, инспектор училища, обозвал юнкеров “варварами” и “скифами”. Это были два самых крепких слова в его распекательном словаре»{865}. Одновременно росло раздражение политикой самого атамана Краснова. Ранее упоминавшийся офицер штаба походного атамана полковника Сергея Павлова Петр Донское отмечал, что Краснов никак не участвовал в возрождении казачества, он так и «не прислал… нам казачьих офицеров из-за границы и сам не приехал… Казачеству, собирающему свои силы на борьбу с большевиками, пришлось бороться на многих внутренних фронтах. Надо было бороться и с деморализующим влиянием писем генерала Краснова, зовущих на борьбу с большевиками, ради безоговорочного подчинения и служения немцам»{866}.
В то же время немецкий персонал казачьих частей был настроен иначе. Казак 6-го Терского полка 15-го Казачьего кавалерийского корпуса Дмитрий Кодов вспоминал, что «немцы, которые были в эскадроне, ругали Власова. Однако мы этому не придавали никакого значения, да и немцы нам не говорили, за что его ругают»{867}. Подполковник ВС КОНР Георгий Пшеничный подтверждал слова Кодова: «мысль об объединении побуждала казаков к налаживанию связи с комитетом генерала Власова, чему, однако, немцы всячески препятствовали»{868}. Возможно, антивласовская пропаганда была частью сепаратистской концепции Розенберга. По мнению Кононова, еще «в дивизии немцы через великих полудурков распространяют пропаганду Розенберга, направленную на расчленение России. Они стараются внушить казакам, что их главный враг — русский народ, якобы поработивший казачество, и прочую чушь. Эти идиоты льют воду на мельницу Сталина»{869}.