По обе стороны реки
Шрифт:
— Да тебя, брат, раскулачивать пора! — подходя к дому, шутливо заметил Алексей. — Архитектура — чистый Ле Корбюзье!
— Да твой Корбюзье от зависти удавился бы, если бы увидел! — хвастливо заявил Рыков, весьма довольный произведенным на Алексея впечатлением. — Ты, кстати, еще внутри не был! А там, между прочим, тоже есть на что посмотреть!
— Вот я и говорю — пора раскулачивать! — рассмеялся Алексей. — Давай, боярин, веди в свои хоромы!
Некоторое время спустя, проведя Алексея по всем закоулкам своего необычного «дворца», Рыков усадил его за массивный дубовый стол в центре довольно просторной кухни, а сам принялся суетиться у самодельной кухонной стенки, занимавшей всю боковую стену кухни.
— Ты
Вскоре на столе перед Алексеем появилось два больших блюда с теплыми еще пирогами — «Эти с рыбой, а эти — с грибами!» — пояснил Рыков, — а затем и небольшой никелированный электрический самовар.
— У вас тут и электричество? — удивился Алексей. — Я что-то столбов не заметил… Или у тебя генератор?
— Есть и генератор… — заливая заварник кипятком из самовара, пробормотал Рыков.
Затем вернулся к своим шкафчикам, достал из них мешочек с какой-то сушеной травкой — «чуть не забыл!» — и бросил несколько листиков в чайник.
— И генератор есть, и обычная сеть имеется! — усаживаясь напротив Алексея, самодовольно ухмыльнулся Рыков. — Поставили «ТЭПушку»* возле ЛЭП, со счетчиком, как положено! Теперь раз в квартал езжу в райцентр, сдаю показания, перечисляю бабки… Ты, кстати, меня как раз и встретил, когда я деньги снимал для оплаты!
Алексей налил себе чаю, выбрал пирог попышнее, однако, уплетая один пирог за другим, мучительно соображал, как спросить о том, о главном… Наконец Рыков сам, видя, что того мучает множество вопросов, подсказал:
— У тебя, я так понимаю, ко мне накопилось множество вопросов, верно?
Алексей бросил на него благодарный взгляд и согласно кивнул головой:
— Точно! Вот только не знаю, как спросить…
— А ты не ломай голову — я сам все расскажу. А начну, пожалуй, со своей «смерти». Выходной день был тогда, суббота. Жили мы тогда уже в собственном доме — да ты должен помнить, я ведь рассказывал тебе! Да… А в тот день мы, как обычно, с утра поездили по магазинам, заскочили на рынок — жили-то, считай, почти за городом! — и где-то к обеду вернулись домой. Ольга с Лешкой сразу в дом пошли, а я машину в гараж загнал, ворота закрыл и тоже зашел. Только через гараж — там сбоку дверь была, прямо в прихожую и лесенка такая небольшая. Гараж-то на земле, а прихожая — метра на полтора повыше, там под ней технический этаж был, вроде подвала, что ли… Вот… Ну, я уже подниматься начал, когда Ольга мне из прихожей крикнула:
«Лень, ты продукты из машины забрал?»
«А, блин», — думаю, — «забыл!» И рванул назад в гараж. Обежал машину — она к двери левым боком стояла, а сумка с продуктами — с другой стороны, у правой дверки — и уже хотел, было, дверку открыть, как вдруг что-то как шар-рахнет! Словно самолет, когда на сверхзвук переходит. Ну, меня тут от машины к стене кинуло, и я сразу оглох. Совсем оглох, на оба уха… А из двери, что в прихожую вела дли-и-нный такой язык пламени вырвался и давай по потолку гулять! А я как раз недавно потолок в гараже плиткой оклеил — такой, знаешь, из тонкого пенопласта! Они тогда только-только в продаже появились. Наши «мешочники» их из Польши возили… Ну, и эта плитка от этого «языка» сразу занялась! Нет, не гореть стала, а быстро-быстро так плавиться! А тут еще вижу, по наружной стене, к которой меня взрывом кинуло, вдруг трещина пошла. Большая трещина, от потолка и до самого пола. И плита перекрытия, которая на этой стене лежала, стала медленно опускаться вниз…
Боковым зрением Быков заметил, как по наружной стене, к которой его бросило взрывной волной, пошла вначале небольшая, но быстро расширяющаяся трещина. Вскоре трещина уже достигла пола, а затем с верхнего края стены стали по одному вываливаться наружу кирпичи, и лежавшая на них бетонная плита перекрытия начала опускаться вниз. Она опускалась медленно, словно при замедленной съемке, рывками, выдавливая постепенно наружу один за другим составлявшие её опору кирпичи и, по мере того, как кирпичей оставалось все меньше, все сильнее увеличивая скорость падения. «К машине, Ганс, к машине!» — взявшийся невесть откуда, прямо в его мозгу прозвучал голос Змея. Впоследствии ему скажут, что именно машина, принявшая основной удар — вначале, взрывной волны, а затем — рухнувшей сверху плиты — спасла его от смерти. Но в тот момент он ни о чем не рассуждал, просто выполняя принятый мозгом приказ.
Лежа на левом боку, извиваясь всем телом, словно уж, он подполз к машине и прижался к остро пахнувшему резиной заднему колесу, когда плита, наконец, рухнула, придавив его отставленную в сторону ногу. От жуткой боли Быков громко закричал, а плита, даже встретив неожиданную опору, все равно продолжала ползти вниз, выдавливая остатки кирпичей из стены и все сильнее прижимая его ногу к полу. По пенопластовым плиткам, покрывавшим ее поверхность, временами пробегали тонкие синие огоньки пламени, и от этих огоньков плитка плавилась и, словно дождик, то редкими капельками, то целыми струйками стекала на землю и на лицо лежащего на полу Быкова. «Дождь? Откуда дождь? Зима же на дворе!» — пришла в голову неожиданная мысль, и это было последнее, о чем он успел подумать, прежде чем окончательно провалился в безмолвную черноту забытья…
— Очнулся я только на шестые сутки…
Леонид рассказывал совершенно спокойным голосом, видимо, уже давно и не один раз прожив и пережив в памяти все события того страшного дня, и теперь лишь стараясь не упустить в своем повествовании каких-либо важных, на его взгляд, деталей.
— Врачи сказали, что, в общем-то, отделался легко: переломом коленного сустава — заметил, наверное? (Алексей кивнул головой) — ну, и еще ожогом…
Он машинально потрогал шрам на щеке, потом похлопал себя по карманам, встал, подошел к кухонной стенке, открыл один из шкафчиков и достал с полки пачку сигарет. Затем повернулся к Алексею:
— Пошли, покурим?… Ты как, не бросил?
Не дожидаясь ответа, он направился к двери, и Алексей, торопливо встав со своего стула, последовал за ним. Выйдя из дома, они присели рядом на ступени крыльца и, закурив, некоторое время молча тянули свои сигареты.
— Сила привычки! — неожиданно заметил Рыков.
Алексей удивленно посмотрел на него:
— Ты об этом?
Он показал на дымящуюся в руке сигарету.
— Нет! — отмахнулся Рыков. — Хотя и это тоже! Я о другом… Ведь сколько лет уже живу один, а закурить в доме не могу! Хоть ты меня убей! Все время такое ощущение, что в доме ребенок…
Он еще раз глубоко затянулся, затем решительно затушил сигарету в стоявшей тут же на ступеньках консервной банке, и, казалось, безо всякой связи с предыдущим, неожиданно сказал:
— Короче, первое, что я увидел, когда открыл глаза — была круглая физиономия в белом докторском колпаке и белом халате, наброшенном прямо поверх темного костюма. Физиономия явно была нерусская. Я еще подумал, башкир или татарин…
Первое, что он увидел, был невысокий круглолицый и коренастый мужчина в белой шапочке и белом халате, наброшенном поверх строгого темного костюма. «Башкир или татарин…» — лениво шевельнулось в голове. — «Врач, наверное… Хотя нет, врачи так халаты не носят…» Думать было тяжело, и он вновь устало закрыл глаза. Однако сидевший на металлическом табурете у кровати мужчина, заметил его движение и осторожно, но настойчиво принялся трясти за плечо: