По осколкам лжи
Шрифт:
Мне нужно увидеть её. Нужно убедиться, что она со мной, рядом. Что она никуда не уходила…
Но открыть дверь у меня не получается. Не получается, потому что та заперта. На окошке решётка, в том числе и на двери. Меня заперли.
– Эй! Кто-нибудь! Откройте! – стучу в дверь и через некоторое время она открывается. На пороге появляется медбрат выше меня на две головы и пожилая медсестра в белом, застиранном халате.
– Очнулась? Это хорошо. А то еле живую к нам привезли.
– Простите, я хочу узнать, где моя дочь? Я тут, наверное, случайно оказалась…
В
– Нам говорили, что у тебя проблемы. Ну ничего, мы с тобой подружимся, да? – она достаёт из кармана халата шприц, а медбрат хватает меня за предплечье, сильно сжимая сильными пальцами.
Я кричу, плачу и отбиваюсь, но им хватает пяти секунд, чтобы обколоть меня и бросить обратно на кушетку.
Этот кошмар будет длиться два года. Пока не придёт он. Тот, кто меня спас.
Два года. Сегодня ровно два года, как я попала в клинику для душевнобольных. Не хватает кусочка торта с воткнутой в него свечой. Год назад медбрат Назар принёс мне такой. Было приятно. Назар вообще замечательный. Хороший, светлый, добрый… пару раз я просила его помочь мне сбежать, но он отказывался. Тогда-то я и узнала правду. Меня заперли в психушке, чтобы не засудила врачей, которые сожгли мою Нику. Они не имели на это никакого права и обязаны были отдать мне мою дочь. В любом состоянии…
Первые полгода я пыталась выбраться, чтобы отомстить им. Заставить ответить перед законом. Пару раз пыталась сбежать – всё зря. Потом я смирилась. Даже согласилась с ними, что моей Ники больше нет и нет смысла бороться. Попросту незачем.
А потом я опустила руки и просто существовала. Послушно глотала таблетки, засыпала без уколов и просыпалась раньше всех. Назар принёс мне альбом для рисования и детский карандаш, которым невозможно себя поранить. Почему-то они боялись, что я могу навредить себе. А у меня и мысли такой не было.
Я рисовала. Много рисовала. Почти всё свободное от сна время. Я рисовала её, мою кроху. Её личико я запомнила в деталях и никогда не забуду. Вся палата была увешана её портретами. Я даже пыталась представить, как бы она выглядела сейчас, будучи чуть старше и рисовала, рисовала…
На сей раз торт мне принёс не Назар. Он только открыл дверь и пропустил незнакомца в палату. Тут же дверь захлопнулась.
– Добрый день, Анна Егоровна. Тут поговаривают, что у вас годовщина. Вот, принёс вам сладенького, – на тумбочку мужчина поставил тарелку с куском торта и горящей в ней свечкой.
Ещё год… Целый год. Итого два. Я «подлечиваю нервы» уже пару лет.
– Вы не спросите, кто я? – мужчина взял стул, поставил его ближе к моей кушетке, присел.
– Не спрошу.
– Почему?
– Потому что мне не интересно.
– А что, у вас так часто бывают в гостях незнакомцы? – тут зацепил за живое. Ни знакомцев, ни незнакомцев у меня не бывает. Только Назар да пару медсестёр. А, ещё докторишка премерзкий, которого я ненавижу всей душой. Это он меня удерживает здесь.
– Я думаю, раз вы пришли, то сами представитесь. И расскажете, зачем вы здесь.
– Хм… А вы не глупая, ноющая малолетка, которую я ожидал здесь найти, – в его тоне проскользнуло уважение. – Что ж, тогда я представлюсь – Зарецкий Глеб Юрьевич. И я здесь для того, чтобы помочь вам. Так вы тортик будете?
ГЛАВА 11
– Как именно вы мне поможете? И чем я буду вам обязана? – я задавала правильные вопросы. Нужные. Не спешила радоваться избавлению, потому что не знала, кто передо мной и какую плату попросит. Если он действительно пришёл помочь.
– Давай я для начала тебе кое-что расскажу, Анечка. Историю одной юной, несчастной девочки, у которой украли невинность, ребёнка и два года жизни. Хочешь послушать?
– Не хочу, – я резко села на кушетке, отвернулась к окну и сквозь решётку уставилась на ворону, сидящую на дереве. Она искала добычу, а я просто хотела туда. Вдохнуть свежего воздуха, коснуться рукой толстой коры дерева. Ощутить себя живой.
Нас, конечно, выводили на прогулки в сад, но мне там не нравилось. Я и толпа сумасшедших… Я не была такой, как они. И они это чувствовали. Ненавидели меня, хватали и драли за волосы, толкали и шпыняли. Назар, конечно, в свою смену подобного не допускал, но иногда случалось. Поэтому я не любила прогулки в компании шизофреников.
– А я всё же расскажу. Ты ведь должна знать, кто твой враг и как с ним бороться. Должна, – Глеб Юрьевич протянул мне ладонь, но я не дала ему свою руку. – Да, я понимаю, ты можешь мне не доверять, ведь я незнакомый человек. Но прошу тебя, послушай.
Я посмотрела на мужчину, быстро отмечая в сознании его внешность. Внешность, можно сказать, довольно приятную. Он немолод, по вискам серебрится седина. Глубокий взгляд зелёных глаз и нос с небольшой горбинкой. Ничего необычного с виду, но я чувствовала исходящую от него ауру. Сильную, стальную. Он лишь казался безобидным дяденькой. На самом деле за этим неприметным фасадом мог скрываться кто угодно. Кому как не мне знать о плохих людях.
– Говорите. Я слушаю. Мне всё равно больше нечем заняться, – ответила, выпустив иголки. Я уже не та бесхребетная Анечка. Я мечтаю вырваться отсюда каждый день. И каждую ночь представляю, что сделаю с Романовым, когда доберусь до него.
– Ты знаешь, кто тебя здесь запер? – спросил Глеб Юрьевич, и я подняла на него взгляд.
– Врачи. Они боятся, что я их засужу за дочь. Они кремировали её… Не получив на то моего согласия.
Глеб Юрьевич хмыкнул.
– И ты поверила в эту чушь?
– Так мне сказали. Медбрат, который здесь работает.
– Откуда этому судноносцу знать?
Я пожала плечами.
– Расскажите свою историю. Вдруг она окажется интереснее.
– О, даже не сомневайся в этом, Анечка. Она гораааздо интереснее твоей. Видишь ли, когда ты забеременела от Романова-младшего, а потом родила от него дочь, об этом никто не знал. Но ты позволила себе пойти к отцу ребёнка и во всеуслышание закричать, что тот тебя изнасиловал и теперь должен тебе денег.
Я закрыла глаза, вспоминая те минуты унижения.