По понятиям Лютого
Шрифт:
Модус приподнялся на локте.
– Слушай, ты там, наверное, во дворце своем и сала деревенского никогда не пробовал? Вам небось только пироги с фазанами да кренделя медовые подавай, а?
– Кренделя… Ну ты даешь! – сказал Квентин. – Какой же бритт проживет без сала?! У нас и коптильня своя была.
– А мой отец раньше пиво варил, во всей округе его уважали. Знаешь у нас погреб какой? – Модус оживился, даже привстал. – Настоящее чертово подземелье! Заблудиться можно запросто. А в стенах ниши такие здоровенные, я однажды видел, как он их камнем закладывает… Нам с братом строго-настрого
– Ну, и что там было, в тех нишах?
– Отец там медовуху хранил, – с тихим смешком сказал Модус. – Ну, все свои запасы!
– А у тебя кто из родных остался?
Модус опять взглянул на перстень.
– Да никого, – ответил он резко. – Кто сам помер, кого римляне убили. У нас ведь две карательные экспедиции прошли, Девятый легион, людей косили направо и налево. Так что… Один только младший братец-олух. Если он выжил, конечно. Это сколько ему было?.. Когда я в дружину Карадога Косматого пошел, мне уже семнадцать стукнуло, а ему, значит… Ну да, четырнадцать всего. Он еще со мной просился, хныкал, сопли размазывал, скотина. А я его не взял.
– Почему?
– Не захотел. Олух он, говорю. Нечего ему там делать. – Модус перевернулся, с неожиданной злостью взбил кулаками вьючную сумку, которая заменяла ему подушку, улегся снова. – Я с девчонкой одной как-то, ну… В поле мы были, вдвоем, короче. Я на ней жениться собирался, она красивая… А он подглядывал! Я тогда его чуть не убил, урода этого.
– А с девушкой-то что? – спросил Квентин.
– Не знаю. Я потом к Карадогу ушел.
Прямо над ними мигала похожая на свет далекой свечи красная звезда. Ночные цикады выводили свою однообразную мелодию: «спи… спи… спи…», низко над землей метались быстрые тени летучих мышей. Квентин почти уснул, когда опять услышал голос Модуса:
– У нее глаза вот такие, чисто серебряные монеты, светятся прямо. Евой звали. Красивое имя, правда? Ева, Ева, дочь Хедруда. – Он снова ненадолго замолчал. – Но я ее заполучу, если только жива. Как сказал, так и будет. Здесь, там, все при ней… Перстнем вот этим клянусь, что заполучу!
На последнем отрезке дорога была достаточно оживленной, то и дело приходилось прятаться, и в Яффу вошли уже перед закатом. Усталым стражам на городских воротах Модус отрекомендовался как лекарь, путешествующий со своим рабом, уплатил пошлину в два сестерция.
Чтобы добраться до порта, им пришлось пересечь город из конца в конец. Яффа показалась им огромной, шумной, переполненной жизнью, словно забродивший сладкий плод, который облепили насекомые. В Ершалаиме в этот поздний час улицы пустели и погружались во тьму, ворота закрывались наглухо, тишину нарушало лишь редкое мычание скотины да трещотки ночных сторожей, здесь же всюду горели огни, люди бродили поодиночке и шумными толпами, освещая себе путь фонарями в виде маленьких птичьих клеток, ездили увенчанные чадящими факелами повозки, и почти на каждом шагу работали харчевни, чьи хозяева стояли на пороге и зазывали посетителей громкими
Чем ближе к пристани, тем сильнее шум, гуще толпа, ярче огни. Сам порт располагался в огороженной циклопическими каменными блоками бухте, которая врезалась в береговую линию правильным полукругом. Не меньше сотни больших и малых кораблей на фоне освещенного луной неба – целый лес мачт!
Модус и Квентин, слегка оглушенные, смотрели на это великолепие. Остановили какого-то парня в кожаной моряцкой рубахе:
– А где тут можно узнать насчет кораблей…
Тот перебил их, выкрикнув что-то на незнакомом языке, пошел дальше.
Прогулялись вдоль пристани, увидели людей, грузящих на парусную галеру амфоры и мешки с зерном. Рядом стояли трое вооруженных копьями стражников и толстый человек с кнутом и завитой в косички бородой.
– Где хозяин?
– Я и хозяин, и шкипер. А что надо? – поинтересовался обладатель диковинной бороды.
– Нам на север, в Британию, – сказал Модус.
– Ого. Думаю, во всей Иудее вы, парни, единственные, кому надо в Британию! – Толстяк рассмеялся. – Нет, в те края я давно не хожу. Да и что там, в Британии? Снег и льды да чума какая-нибудь…
– А куда вы плывете?
– Завтра на рассвете идем в Селевкию. Это немного не в ту сторону, куда вам надо, парни.
Модус обменялся взглядами с Квентином.
– Мы, в общем-то, согласны и на Селевкию, – сказал он. – А это где?
Хозяин смерил их взглядом.
– Это Сирия, парни. Главное, чтобы отсюда подальше, верно? – Он понимающе усмехнулся. – Что ж, ладно. Деньги-то есть?
– Сколько? – спросил Модус.
– По пять римских динариев с носа. – Толстяк кивнул на Квентина, хитро подмигнул. – Хотя если уступишь мне своего здоровенного раба, довезу бесплатно. Идет?
– Нет, этот раб не продается, – сухо ответил Модус и предложил по два динария.
В конце концов сошлись на трех.
Коня и осла пришлось продать горластому торговцу говядиной на портовом рынке, где капитаны закупали провизию для своих путешествий. Цена была втрое ниже настоящей, но делать было нечего: в море их с собой не возьмешь, а искать другой корабль и оставаться здесь еще на день было опасно.
Поскольку оба сильно проголодались, то зашли в ближайшую таверну, заказали жареную баранину, оливки и бобы – другой еды здесь не подавали, да им вполне хватило и этого. Зато порции велели нагрузить себе царские. И, конечно, кувшин ароматного хиосского вина! Два кувшина!
Зал был набит битком. Стоял одуряющий запах подгоревшего масла и разгоряченных тел. Кто-то ел, кто-то пил, в углу за отдельным столом расположились игроки в кости. За ширмой, в дальнем от входа конце зала, находились комнаты для отдыха – там тоже, судя по долетающим стонам и сладострастным вздохам, кипела бурная жизнь. На небольшом возвышении, обставленном свечами и чадящими лампами, танцевала молодая, обнаженная по пояс нубийка с волосами, как тяжелые плети, с лиловыми губами и медными иглами, продетыми сквозь соски. Флейтистка, которая ей аккомпанировала, выглядела более привычно – по крайней мере, грудь у нее была прикрыта. Судя по всему, обе были здорово пьяны.