По понятиям Лютого
Шрифт:
Заложив руки за спину, незнакомец сосредоточенно и как-то мрачно разглядывал бронзовую пряжку за стеклом.
– Ну, что уставился, как фер на бритву? – пробасил он, не поворачивая головы.
Такой тон в разговоре со Студентом не позволяли себе даже крутые ростовские воры.
– Это ты мне? – угрожающе проговорил Студент и выдвинул челюсть.
– Тебе, чучело, – ответил «солидняк», нисколько, видно, не испугавшись. – Здесь впору не на побрякушки эти глазеть, а на тебя. Куда интереснее. И куда забавнее.
– Это еще почему?
– Потому что редко
На это Студент уже не знал, как реагировать. Говорит этот тип грамотно, гладко, как начальники, но и феню знает… Значит, перед ним стоит легавый или комитетчик, это без всяких сомнений. Однако ни сказать, ни даже с места двинуться он не мог, поскольку что-то подсказывало ему, что бежать бесполезно. Просто стоял и смотрел, разинув рот.
– Не понтуйся, Студент. Выйдем на улицу. «Винстоном», надеюсь, угостишь?
Вышли, закурили. По центральной улице ветер гнал мелкую снежную пыль. Прогрохотал груженный досками «ГАЗ». Через площадь, на виду у бетонного Ленина, прошла закутанная в платок фигура с санками. Пустынно, холодно, мерзко. Даже душистый табак из солнечной Америки здесь имеет привкус навоза.
– На чем приехал? – спросил «солидняк». Сигарету он бросил, сделав одну-две затяжки.
– Как «на чем»… На автобусе, как все люди…
– Врешь. Ты «Москвич» у Шульца купил, только не оформлял на себя, по доверенности катаешься. Все тихаришься, за котельной оставил, там и стоит. Если, конечно, не сперли. Пошли.
Всё знает. Всё видел. Значит, дело плохо. Следят. Давно, видно, следят.
«Москвич» стоял на месте. Сев в машину, Студент снял рукавицы, включил двигатель и печку, подул на озябшие руки. Незнакомец сел рядом, покосился на перстень с львиной головой на его пальце, затем тоже стянул рыжие замшевые перчатки. Студент чуть не ахнул: руки «комитетчика» были густо покрыты татуировками – восходящее солнце с надписью «Север», перстни разной формы с расходящимися лучами. Да у него четыре «ходки» за спиной – кражи, грабежи, разбои, пятнадцать лет отволок… Но разве в Комитет берут бывших зэков? Елки-палки, конечно, не берут! Не из какого он не из Комитета и не из мусарни, это свой брат – блатной.
– А ты уже перетрухнул, засуетился, чуть кальсоны не обхезал, – раздался рядом тихий смешок. – Я не из органов, ты правильно дотумкал. Бояться меня не надо. А вот немного почтения и внимания не помешает. Даже много уважения лишним не будет.
Несмотря на то что печка в «Москвиче» слабенькая, можно сказать – никакая, ее долго раскочегаривать надо на полном ходу, и то еле-еле теплом повеет, а сейчас салон очень быстро прогрелся, даже жарко стало. Чудеса, да и только!
– Если ты не «конторский», тогда чего хочешь? – спросил Студент.
Он и в самом деле успокоился, голос больше не дрожал и не блеял. Слева, между сиденьем и дверью, как раз под рукой, у него лежала стамеска. На всякий случай. Это не финка – обычный инструмент, ни один лягаш не придерется. А сработает не хуже любого «перышка». Студент потрогал деревянную ручку.
– Зачем следил за мной? Кто ты такой вообще?
– Кто я? Ты сначала узнай – кто ты? – глухо пробасил незнакомец, явно забавляясь. – Зови меня просто – Лютый. А настоящее имя для таких, как ты, слишком заковыристое, язык сломаешь. Да и не всем оно нравится.
– Так ты из кавказцев, что ли? Типа Абдурахман-ибн-Сулейман?
– Да какая тебе разница?
– Но ты не из наших и не из московских, – уверенно сказал Студент. – И не из питерских. Я тебя не знаю.
– Зато я тебя знаю как облупленного. Про твой замес с Козырем, про Эрмитаж, про долг, который ты Моряку вернул в самый последний момент… Про сход в Монино, где тебя едва на ножи не поставили… Даже про сторожа Сергеича, «перваша» твоего.
Студент обмер. Про сторожа он точно никому не говорил, ни одной живой душе. Лютый будто почувствовал что-то, ободряюще похлопал Студента по плечу. У того едва не посыпался позвоночник – рука эта не иначе как чугунная! Может, он весь такой?! Студент оставил стамеску в покое.
– Что еще хочешь услышать? Могу из недавнего – как ты во Владимире частного ювелира Горвица сделал. В Симферополе – антикварный магазин, в Ельце – запасники Русского музея, в Орле – опять антиквар. И так далее. Ты знаешь, Студент, если все сложить, ты должен быть уже профессором! «Золотым бобром» по-вашему. Который, правда, ходит под «вышаком».
– И что из того? – проговорил Студент сквозь зубы.
Он избегал смотреть на собеседника, глазел сквозь лобовое стекло на улицу, где ожесточенно дрались собаки, а два подвыпивших мужичка в телогрейках наблюдали за ними, показывая пальцами и весело смеясь.
– Солидность надо набирать. Слово «статус» слышал? Житуху обставлять соответственно заслугам, так сказать. Чем больше человек рискует, тем выше должно быть его положение.
– Что? Какое еще в нашем деле может быть положение?
– Например, овцы в стаде. Или пастуха. Как и у всех вокруг. Кто-то пасется, а кто-то им командует.
Татуированная рука опять легла ему на плечо. Она была не только тяжелой, но и горячей, как свежевылитый из стремных побрякушек слиток «рыжья». Неужели это его жар так нагрел кабину?!
– Вот ты сейчас работаешь один. Тюхаешься, как лошара, по всей стране. Там обломилось, здесь голяк, а там вообще засада. Как в том Ельце, помнишь?
Лютый развернул его лицом к себе. Похоже, ему это не стоило никаких усилий, и Студент понял, что точно так же, шутя, этот тип мог свернуть ему шею. Или вообще оторвать голову.
– Хорошо помнишь?
– Да.
Смуглое безгубое лицо идеально выбрито, широко расставленные рыбьи глаза смотрят в упор и в то же время куда-то мимо, сквозь. До Студента вдруг дошло, что Лютый настоящий урод, хотя, как это ни парадоксально, без явных признаков уродства.