По прочтении сжечь
Шрифт:
2
– Так что вот, дорогой мой, - Донахью вынул трубку изо рта и пустил струю дыма в потолок, - вы в моих руках. Могу удавить вас, как котенка, в любую секунду. Извините за грубое сравнение, но это действительно так.
Терано провел тыльной стороной ладони по подбородку и опустил глаза. Спустя несколько минут он поднял голову и посмотрел на Донахью.
– Я умру сегодня вечером...
– медленно заговорил он.
– Хотя нет, надо закончить опись бумаг по операции у Маршальских островов. И объяснить все помощнику. Это займет у меня...
– он подсчитал на пальцах.
– Можно будет умереть в пятницу.
Донахью поднял руку в перчатке:
– Не торопитесь, я не гоню вас. Я ничего не имею против того, чтобы вы жили еще сто лет. Могу дать торжественное обещание: никогда не выдам вас.
Терано пожал плечами:
– Операцию по изъятию вы проводили вдвоем, значит, обо всем знает и ваш помощник. Знают об этом и другие - все причастные к операции, и все, кто читали ваш отчет. Круг посвященных довольно широк.
– Нет. Операция была сверхсекретной. Поэтому отчет о проведении операции я делал устно - никаких документов не осталось. Те, кто помогали нам по технической части во время операции на пароходе, не знали вашего настоящего имени. И в устном докладе адмиралу Старку я тоже не называл вас, и он не спрашивал. Ваше имя известно только мне и моему бывшему помощнику. Но он не скажет, это я гарантирую. О том, что мы читали все японские телеграммы, которые зашифровывались на машинке "девяносто семь", мы через некоторое время объявим на весь мир. Но никто не сможет узнать, где мы взяли машинку. Ведь она была послана не только в Вашингтон.
– Ее послали еще в Лондон, Берлин, Рим и Москву, - пробормотал Терано, - затем в Батавию, Манилу, Сингапур и Гонконг...
– Значит, операцию с машинкой могли провести где угодно. Так что не беспокойтесь, никто не узнает.
– Донахью засмеялся.
– Можете жить и после пятницы.
Терано встал и поклонился:
– Вы мне возвращаете право на жизнь. Не знаю, как благодарить вас.
– Я делаю это вовсе не потому, что меня очаровали ваши глаза. А вот почему. Мне надо непременно выяснить две тайны, о которых я говорил в самом начале нашей интимной беседы. Повторяю. Первая - тайна записки, которая была переслана капитан-лейтенанту Идэ через офицера, приезжавшего в Гонолулу за два дня до начала войны. Вторая - почему получилась такая ерунда с сигналом, поданным в виде сводки погоды четвертого и пятого декабря, то есть перед самым нападением на нас. Ведь сигнал гласил о другом... Вы должны выяснить это лично для меня. И как можно скорее: я тороплюсь обратно в Америку.
Терано наклонил голову набок:
– Насчет сигнала о нападении выяснить нетрудно. Это можно сделать через бывших чинов первого отдела моргенштаба. Но с первой тайной будет труднее, потому что все, кто были в курсе наших специальных мероприятий на Гавайях, погибли.
– Значит, нить утеряна? Жалко...
– Донахью вынул из кармана конверт. Все эти годы я хранил записку. Никто из наших криптоаналитиков не мог разгадать. Особенно меня интригуют три буквы в конце.
Терано задумался. Он тер шею, мычал, поднимал глаза к потолку. Он мучительно вспоминал и вдруг хлопнул себя по лбу:
– Как это я раньше не догадался? Надо будет разыскать кого-нибудь из "института Усигомэ", специальной криптографической группы при моргенштабе. Они знали все коды. Дайте записку. У вас осталась копия?
Донахью передал Терано конверт.
– Итак, обещаю вам, - Донахью приложил два пальца к сердцу, - никогда не называть вашего имени. Слово американского офицера.
Терано вскочил и низко поклонился. Донахью прищурил глаза и щелкнул пальцами:
– Вот что, на всякий случай. Напишите в виде заявления и подпишите: такой-то, занимавший перед войной и во время войны такие-то посты.
Терано подошел к столу и взял авторучку:
– По-японски?
– Нет, по-английски.
– Кому адресовать?
– Без адресата.
– Что писать?
– Напишите, что вы помните, как покойный Идэ незадолго до начала войны прислал вам секретное письмо из Гонолулу через... назовите чье-нибудь имя. Только настоящее.
Немного подумав, Терано сказал:
– Можно назвать капитана третьего ранга Янагидзава. Он недели за две до начала войны вернулся в Японию из Америки и проезжал через Гонолулу.
– А где он сейчас?
– Погиб на Сайпане.
– Великолепно. Значит так. Напишите, что Идэ в письме, пересланном вам через этого Янказа... как его... сообщил, что самым активным среди его агентов является местная студентка, японка... Как ее?
– Донахью щелкнул пальцами.
– Хайами... или Хайамэ Марико...
– Хайами?
– Ну может быть, я не совсем точно произношу.
– У нас нет фамилии Хайами или Хайамэ. Надо уточнить, а то получится странно - японец путает японскую фамилию.
– А Хаэми есть?
– Тоже нет. Есть Хаяма, Хаямэ и Хаями.
– Что-то в этом роде... А, черт!
– Донахью махнул рукой.
– Ладно, отложим. Мы еще с вами увидимся. Как только выясните что-нибудь, сейчас же звоните в штаб - старшему адъютанту Макартура, меня разыщут. А себя называйте на всякий случай условно... Куросиво. Поняли? Итак, жду.
Он приветливо улыбнулся японцу и протянул ему руку в перчатке.
3
Уайт решил прогуляться и закрыл наружную дверь за собой. К крыльцу подкатил черный "бьюик". Рядом с шофером сидел Донахью с огромным букетом.
– Я на минутку, Никки, - сказал он.
– Вылет самолета отложили до завтрашнего утра. Я привез орхидеи для твоей жены. Их доставили сегодня на самолете с Филиппин для миссис Макартур. Я обедал у них и выклянчил у нее половину.
Уайт провел Донахью в столовую и поставил цветы в вазу.
– Спасибо, Уолт, Марико будет потрясена. Такие богатые букеты можно видеть только в домах миллиардеров, и то не каждый день...
Уайт предложил гостю вино, но тот попросил кофе.
– Я скоро поеду в Испанию, - сказал Донахью, - и хотел бы оттуда прислать твоей жене медальончик или камею и выгравировать на этой штучке ее имя и фамилию иероглифами.
– Но Марико теперь миссис Уайт, а Уайт пишется фонетическими знаками, а не иероглифами.
– Нет, мне нужна ее японская фамилия, которую она носила в те дни, когда мы встретились на пароходе. Хочу, чтобы мой подарок напомнил ей тот рейс. Ее девичья фамилия была, кажется, Хай...ами?
Уайт написал иероглифы на листочке.
– Нет, Хаями. Пишется двумя иероглифами, первый - "хая", второй - "ми". А Марико - тремя иероглифами.
Донахью подул на листочек, осторожно сложил его и засунул в бумажник.