По прозвищу Китаец
Шрифт:
Но то ли блондинка была настроена в отношении Танина самым решительным образом, то ли в его голосе, несмотря на все его старания, она различила еле уловимые нотки скрытой издевки, но выражение ее лица, как и в прошлый раз лишенного макияжа, стало свирепым и угрожающим.
– Лена, иди к гостям, – тоном, не терпящим возражений, гаркнула она, – а вы, молодой человек, – бросила она на Танина короткий и острый, как кинжал, взгляд, – задержитесь.
Лена растерянно посмотрела на мать, перевела вопросительный взгляд на Китайца. Его лицо было
Для пущей убедительности, что разговор предстоит серьезный, Евгения Елизаровна закрыла широкие створки двери, отделяющей прихожую от гостиной, из которой доносился радостный галдеж.
– Прошу меня извинить, – сказала Ковалева таким твердым тоном, что Китаец понял, что нет ничего более несвойственного этой женщине, чем просить у кого-то извинения, – но я должна выяснить…
– Какие у нас с Леной отношения? – придурковато улыбнулся Китаец.
– Что вы затеваете? Лена сказала мне, что вы – журналист…
– Так и есть. А что, я не похож на журналиста? – шутливо приосанился и принял комично сосредоточенный вид Танин.
– Молодой человек… – метнула в него уничтожающий взгляд Ковалева, – я ведь серьезно с вами разговариваю. Какие у вас намерения? Не далее как вчера вы целовались в ресторане с молоденькой блондинкой. Я склонна подозревать, что она несовершеннолетняя… – В маленьких глазках Ковалевой закипало бешенство.
– Зато я – совершеннолетний, – с непрошибаемой серьезностью ответил Китаец, – хотите, права покажу?
– А вот издевки ваши здесь не пройдут, – рыкнула блондинка.
В этот момент дверь приоткрылась, и интеллигентного вида очкарик, в котором Танин узнал вчерашнего спутника Ковалевой, с озадаченным видом застыл между гостиной и прихожей.
– Женя, – сопливо промямлил он, – все заспрашивались, где ты.
«Женя» бросила на Китайца испепеляющий взгляд, потом раздраженно посмотрела на своего мужа и прошипела:
– Иди, Петя, иди. Я скоро. Вот только с товарищем поговорю.
Очкарик покорно удалился.
– Итак, чего вы хотите от моей дочери? – не унималась злобная фурия.
– Вы, госпожа Ковалева, должны знать, чего обычно мужчины хотят от женщин, – дерзко съязвил Китаец, который был недалек от мысли, что с Евгенией Елизаровной сейчас случится апоплексический удар.
Она стояла, уперев руки в бока, глаза ее метали миллионовольтовые молнии, на тонких ехидных губах выступила клокочущая слюна.
– Хорошо, – разыграл сокрушение Китаец, – я вам признаюсь.
Он придал взгляду волнующую влажность и таинственный блеск.
– Я люблю вашу дочь, – тоном задыхающегося от страсти Ромео произнес он и потупил глаза, – вчера мы жестоко поссорились. Она довела меня до бешенства. Я снял первую попавшуюся девку и…
– Хотели забыться в объятиях этой продажной твари, – договорила за Китайца Ковалева, – я видела, как она смотрела на вас. Настоящая шлюха, – с высокомерным презрением подытожила она.
Китаец понял, что наживка проглочена. «У таких климактерически загруженных и не отутюженных дамочек, – цинично подумал он, – просто крокодиловая чувствительность. Она заменяет им неразвитую чувственность, по которой больно и однобоко прошелся социализм. К тому же их чудовищное тщеславие не допускает мысли, что их любимое чадо может увлечься каким-нибудь нахалом. Они склонны всю вину за разнузданное поведение избранника своей дочери списать на какую-нибудь пришедшуюся к слову "продажную тварь". Слышала бы сейчас Лиза, о чем я толкую с этой здоровенной теткой».
Он чуть не улыбнулся. Но вовремя спохватился и приготовился излить душу Лениной мамусе.
– Но теперь все позади, – облегченно вздохнул Китаец.
– Что-то очень уж складно все у вас получается, – вперила Ковалева в него недоверчивый взгляд.
– Спросите у Лены, – изобразил смущение Китаец, – сегодня мы на протяжении нескольких часов занимались с ней…
– Избавьте меня от этих подробностей, – покраснела Ковалева и подняла руку, – это ваше дело, – более мягким сопрано произнесла она.
– Спасибо, – патетично выдохнул он, – и все-таки я чувствую себя таким виноватым перед ней… Ведь я ее так люблю, – он возвел глаза к потолку, – я пришел с мирным визитом, познакомиться с вами. Лена мне столько о вас рассказывала, столько…
В эту минуту раздался звонок. Не отрывая глаз от лица Китайца, Ковалева открыла замок.
– А! Наташа, Саша, – радостно завопила она, – проходите!
Китаец оглянулся: на пороге стояли Веденеева и Пляц. На Наталье был похожий на пиджак соболий полушубок, на Пляце – шикарная дубленка.
– Привет, – безо всякого намека на дружелюбие улыбнулась Наталья.
– Знакомьтесь, – заворковало сопрано, – Наталья Станис…
– Мы уже знакомы, – перебил ее Пляц, растягивая рот в лицемерной улыбке.
– Прекрасно, – пропела Ковалева, тем не менее недоверчиво косясь на Китайца и Наталью. – Ну, тогда милости прошу, – хозяйка мощной грудью налегла на створки.
Группа гостей, оставив верхнюю одежду в прихожей, двинулась за ней. Запах Натальиных духов вызвал у Китайца легкое головокружение. Он чувствовал, что она краем глаза смотрит на него.
В гостиной был накрыт длинный стол, у которого толклись гости. Китаец увидел Светлова в компании розовощекой шатенки лет сорока и еще несколько немолодых пар. Дмитрий Сергеевич и его спутница болтали, сидя на широком диване с изогнутой спинкой. В руках они держали по фужеру с шампанским. Елена о чем-то горячо спорила с черноволосой дамой, одетой в помпезный зеленый костюм. Заметив Китайца, она стала косить глазами на него. Ее взгляд был немедленно перехвачен Натальей, потому что вскоре на губах последней появилась понимающе-язвительная усмешка.