По пути Ясона
Шрифт:
Мать Пелия позднее вышла замуж за царя Иолка, и Пелий отобрал трон у законного наследника Эсона. Он сохранил Эсону жизнь, но лишил его царского достоинства. Когда родился Ясон, его родители испугались, что Пелий сочтет младенца угрозой своему положению и прикажет убить. Они объявили, что младенец родился мертвым, а мальчика отправили в деревню на склоне горы Пелион, где тот и вырос, воспитанный, подобно ряду героев древности, мудрым кентавром Хироном.
В день совершеннолетия юноша пешком отправился в Иолк — теперь, по греческим законам, он мог притязать на трон. По дороге ему пришлось пересекать вброд речку Анавр. Некая старушка, сидевшая на берегу, попросила Ясона перенести ее через поток. Хотя юноша торопился, просьбу он выполнил: поднял старушку — а это была сменившая облик богиня Гера — и перенес ее на другой берег. При этом он потерял сандалию, застрявшую в иле на речном дне. И потому на рыночной площади Иолка Ясон появился в одной сандалии, а царь Пелий, завидев юношу, сразу вспомнил предсказание оракула —
Желая избежать предначертанного, Пелий задал Ясону коварный вопрос — мол, как бы тот поступил, случись ему встретить человека, которому предречено лишить его власти?
— Я бы отправил его за золотым руном, — ответил наивный юноша.
— Так тому и быть, — молвил Пелий.
В другом варианте предания рассказывается, что Ясон пришел к царю, назвался и потребовал обратно трон Иолка, на что Пелий согласился при условии, если Ясон доставит в Иолк золотое руно. В обоих вариантах эта задача описывается как поистине самоубийственная.
Руно имело особое значение для рода Ясона, Эолидов, чьей родовой эмблемой служил баран. Когда перечитываешь предание, невозможно избавиться от ощущения, что руно было для Эолидов предметом культа и поклонения. История началась двумя поколениями ранее, когда в беотийском городе Орхомен, где правил царь Афамант, случилась череда неурожаев. Царь принял неурожаи за гнев богов, которых надлежит умилостивить. Истинная же причина заключалась в том, что Ино, новая супруга царя, решила отделаться от своих приемных детей — царевича Фрикса и царевны Геллы. Втайне от царя она убедила женщин Орхомена поджарить зерна, которые затем бросили в землю, и так вызвала ужасную засуху, после чего подстроила так, чтобы Дельфийский оракул, к которому обратились за советом, велел царю принести в жертву детей от первой жены. Фрикса и Геллу привели на жертвенный алтарь, и тут появился баран с золотой шерстью; он велел детям забираться ему на спину и вместе с ними полетел на восток. Когда он пролетал над проливом, разделяющим Европу и Азию, Гелла потеряла равновесие, соскользнула с барана, упала в море и утонула. В память о ней пролив назвали Геллеспонтом. Фрике немного задержался на анатолийском побережье Черного моря, но в конце концов очутился в царстве колхов, где его радушно принял местный владыка Эет. Мальчик поселился в Колхиде, женился на одной из дочерей царя и со временем умер. Барана же, по его собственной просьбе, принесли в жертву, а шкуру — руно — повесили на священном дубе.
Возможно, история о летающем баране — художественное осмысление дерзкого побега царских детей, скажем, на борту микенского корабля, ушедшего на восток. Так или иначе, для нас важно, что жители Иолка знали о золотом руне и о том, куда придется отправиться Ясону. Все, кто присутствовал при разговоре Пелия с Ясоном, как и сам царь, сомневались, что Ясон когда-либо возвратится.
Археолог Василики рассказала мне кое-что еще.
— Когда мы нашли тот микенский город, кто-то вспомнил, что в конце прошлого столетия, когда начались раскопки на вершине Димини, археологи — они интересовались тогда исключительно слоем каменного века — записали в дневниках, что им пришлось прорубаться через стены, лежавшие выше поселения каменного века. Мы считаем, что эти стены были руинами микенского дворца или поместья, стоявшего на вершине холма. Возможно, это был дом Ясона. Кстати, известно, что городской совет Волоса просили переименовать реку, протекающую между Димини и Волосом. Быть может, это та самая река, через которую Ясон переправлялся на пути в Иолк и в которой утопил сандалию. Некоторые местные считают, что реку надо снова назвать Анавром.
С вершины холма открывался замечательный вид на Волосскую бухту, отливавшую сталью в лучах весеннего солнца. Справа от меня уходила вдаль гряда холмов. Вдалеке виднелся сосновый бор, подаривший название этой местности — Пефкакия, «край сосен». «Арго» ждал на берегу, пока мы исправим мелкие поломки и будем окончательно готовы отправиться в Колхиду. По моему мнению, именно здесь мастер Арг должен был построить первый «Арго», а Пефкакия в дни Ясона наверняка служила гаванью для Иолка. Все условия налицо: укрытая от ветра якорная стоянка, источник с питьевой водой поблизости, ровный берег, на который удобно вытаскивать галеры… Накануне я видел, как порыв северного ветра пронесся по бухте, точно дервиш, сорвавшийся со склона горы Пелион. Он побузил в современной гавани, взбил пену на гребнях волн, раскачал большие корабли, а рыбацкие лодки заставил спешно искать укрытия. И все они устремились к Пефкакии, где вода оставалась спокойной, а на дне достаточно камней, чтобы зацепиться якорем. Что годится для лодок сегодня, наверняка было пригодно и 3000 лет назад. Буквально в 50 метрах от нашего «Арго» на берегу возвышался курган: десять лет назад немецкие археологи раскопали в здешних местах стены и фундамент третьего микенского поселения.
Питер Уилер не отходил от корабля, внося последние доделки в конструкцию носа. По пути со Спецы мы выяснили, что таран галеры является идеальной платформой для множества целей. Если кому-то захотелось поплавать, с него было
Трондур, который присоединился к нам на этапе перегонки галеры, счел, что настала пора подновить «глаза» нашего корабля. Они выглядели чересчур невинными и наивными, да еще слегка раскосыми. Он перерисовал их, добавил выразительности и агрессивности, подобающей кораблю, что отправляется добывать золотое руно во враждебном царстве.
Новые аргонавты тем временем постепенно прибывали в Волос. Появился Ник, наш врач, невозмутимый, как обычно, а с ним Питер Доббс — два ветерана плавания по следам Синдбада. Ростом и шириной плеч с Питером мог потягаться Майлз Кларк, офицер, взявший отпуск со службы; вскоре выяснилось, что у него отменное чувство юмора и неистощимый запас анекдотов и смешных историй. Кок Питер Моран растолковывал Тому, почему ему нужен люк и ящик под палубой — иначе куда класть корзины и коробки с едой? Вдобавок власти Волоса прислали нам местное вино с изображением «Арго» на этикетках, и спрятать бутылки было попросту негде.
Современный Волос хранит память о великом походе. Главная улица города называется улицей Аргонавтов, недалеко от набережной установлена бронзовая копия древнего «Арго», а несколько таверн носят имя самого знаменитого корабля из Иолка. Из Волоса тоже прибыл доброволец — Элиас, местный архитектор, рвавшийся в экспедицию несмотря на то, что раньше на малом судне в море не выходил. Я прикидывал, что, пока мы будем идти по греческим подам, на борту должно быть как можно больше греков, а в турецких водах — турок; когда мы доберемся до советских вод, надеюсь, к нам присоединятся и советские члены экипажа. Мне представлялось крайне важным, чтобы каждая из стран, по чьей территории мы будем проплывать, имела своих представителей на борту и тем самым впрямую участвовала в экспедиции.
С Элиасом приехали двое его соотечественников — верзила Теодор, электротехник по профессии, и коренастый седовласый Костас. В апреле Костас звонил мне из Афин с вопросом, соглашусь ли я включить его в состав экспедиции. Он отрекомендовался опытным моряком и владельцем яхты и сказал, что неоднократно плавал по Эгейскому морю. Иными словами, он подходил идеально, да и по-английски говорил превосходно. Я уже собирался внести его в список, когда он прибавил: «Есть только одна проблема — мой возраст. Мне шестьдесят». Я, признаться, чуть не расхохотался от изумления. Шестидесятилетний гребец? Еще не хватало, чтобы кто-нибудь свалился с сердечным приступом от гребли по жаре! В итоге я предложил Костасу принять участие в перегонке галеры со Спецы в Волос: если он поймет, что работа ему не по плечу, то сможет уйти, не уронив собственного достоинства. Впоследствии обнаружилось, что Костас — крепкий орешек; он вовсе не собирался сдаваться. В первые несколько дней он изрядно мучился и вечерами лежал пластом, но дух его такими мелочами было не сломить. Добродушный, неунывающий, он очень быстро сделался всеобщим любимцем.
— Видели бы меня мои коллеги! — радостно воскликнул он однажды. — До прошлого года я был старшим пилотом авиакомпании «Олимпик», а уйти мне пришлось, потому что у них ограничение по возрасту — в шестьдесят изволь на пенсию.
В Пефкакии к нам также присоединились два наших кинооператора, которым предстояло снимать документальный фильм об экспедиции; они приехали, обвешанные камерами, штативами и прочими атрибутами своего ремесла. Дик Хилл, первый из операторов, человек сугубо городской, восхитил всех привычкой держать комплект чистой одежды под скамьей для гребцов. Когда ему случалось сходить на берег, он неизменно надевал отутюженные светлые брюки и шелковую рубашку, извлеченные из-под скамьи. Его коллега Дейв Бриникум был слеплен из другого теста: он отвечал за звук, поэтому под его скамьей валялась груда всякого технического хлама, в который он, когда выдавалась свободная минутка, зарывался, как барсук. Дейва совершенно не заботило, как он выглядит, всем нарядам он предпочитал шорты. Вечно босой, с кустистой бородой, обрамлявшей веселое курносое лицо, он расхаживал по палубе, широко расставляя ноги. Майлз однажды заметил, что он сильно смахивает на человека каменного века, и наградил его прозвищем Пещерный Дейв; надо отдать нашему звукооператору должное — прозвище он принял с широкой ухмылкой.