По секрету всему свету
Шрифт:
Глава 6
Первый день моего увлечения новым делом начался со знакомства с Ольгой Николаевной Журавлевой — последней, кто видел бабушку моего клиента живой. Она произвела на меня приятное впечатление.
В целом Ольга Николаевна лишь подтвердила все то, что я уже знала от Альбины и Андрея. Из всего остального я взяла на заметку только характеристику, данную Светке Фефелкиной из пятидесятой квартиры («редкая сучка»). Да еще следующую информацию: когда тем субботним вечером Ольга Николаевна выходила от Варвары, Светка с сожителем были дома и вели наблюдение из-за двери. И если они
— Варвара Петровна никого больше не ждала в тот вечер?
— Не-ет… Кого ей ждать в такой-то час, милая? Андрейка только наутро должен был забежать, они договорились. «Сейчас, говорит, тебя, Олюшка, провожу да и запрусь на ночь», — на все, значит, запоры. Днем-то она часто дверь на одном замке держала, а вот под вечер… «Раньше, говорила, сроду я такой пугливой не была, на войне всякое повидала. А к старости сдала, все лихие люди мерещатся». Да и то: время какое проклятущее настало, господи, прости… Постой-ка, погоди! Сейчас вот вспомнила…
Журавлева внезапно замолкла.
— Что такое?
— Да ты спросила, не ждала ли она кого. Так вот, Петровна говорила еще, что, мол, медсестричка должна была прийти нонче, укол делать, да почему-то не пришла.
Я насторожилась.
— Когда она должна была прийти — вечером?
— Да почем я знаю? Про то речи не было. «Сегодня», Петровна сказала, вот и все. Так просто сказала, между делом. А я и позабыла милицейским про это помянуть, совсем из головы вон! Да только это, наверно, неважно совсем, как ты думаешь?
— Поживем — увидим, — ответила я уклончиво: не стоило спешить отдавать в руки «милицейским» возможную ниточку. — А эта медсестричка — что она за человек? Можете что-нибудь о ней сказать, Ольга Николаевна?
— Вот уж с этим ты, милая, лучше к Альбинке обратись, соседушке своей, — усмехнулась моя собеседница. — Она тебе все подробно обскажет, и не про одну сестричку — про весь медперсонал нашей ветеранской поликлиники! Любимая тема. А мне б их век в глаза не видать, только и молю бога, чтоб сразу из дому — да на кладбище, чтоб только им в лапы не попасться… Вроде Милочкой зовут — медсестру, значит. А больше ничего не знаю, уволь.
Хозяйка со звоном поставила чайные чашки в раковину и возвысила голос, давая понять, что аудиенция завершается: это — ее последнее слово.
— Тебе, дочка, Альбинка верно сказала: эти говнюки Варвару в гроб свели, точно! Светка с ее «муженьком», господи, прости. Больно тихая она была, Варя-то, не могла за себя постоять. А мне не разрешала вмешиваться. Будь моя воля — я б из этой шавки похабной и ее кобеля мигом душу вытряхнула! Только они знают, дочка, на кого можно тявкать, а на кого — нет. Небось, когда я иду, сидят у себя за дверью поджавши хвост, тише воды да ниже травы. А уж когда Варя, бывало, одна идет да никого поблизости — вот тут не упустят случая, так и норовят обозвать или еще что… И как стыда хватило на поминки заявиться — водку трескать! Хотела я их с лестницы спустить, да бабы наши удержали: не бери, говорят, грех на душу, поминки все же. И то верно…
От своего запоздалого визита к Варваре Петровне я тоже не ждала никаких особых результатов. Не ждала — и не получила. Конечно, если не считать, что отсутствие результата — тоже результат. Мне всерьез начало казаться, что мое вчерашнее умозаключение насчет убийцы — когда я впервые, хотя и мысленно, произнесла это слово — не более чем плод богатого детективного воображения. А история с ключами — чья-то дурацкая шутка, и только. Или недоразумение, которому обязательно найдется объяснение, — стоит только поискать.
Что же касается медсестрички Милочки, то ее, конечно, надо проверить — но не более того. Пока на подозреваемую не тянет.
Это была самая обычная квартира одинокого пожилого человека, жившего в основном прошлым. К тому же похороны, поминки и проведенная затем генеральная уборка (силами все той же бригады добровольных помощниц под руководством Ольги Николаевны Журавлевой) окончательно обезличили эту однокомнатную благоустроенную келью. «Стерли» ауру хозяйки, как стирают тряпкой отпечатки пальцев — печать человеческой индивидуальности. Книги, которыми были забиты два шкафа и несколько полок, посуда в серванте и кухонном столе да немудрящий старушечий гардероб в древнем трехстворчатом шифоньере — вот и все, что осталось от Варвары Петровны Прониной. Для нее в этих старых вещах была сосредоточена вся жизнь. А теперь для ее внука и наследника это — дополнительная «головная боль»: просто взять и выбросить рука не поднимается, значит, надо возиться, разбирать, думать, кому и как раздать…
Еще осталась фотография в траурной рамке на телевизоре — черно-белая, довольно старая, должно быть, снятая лет пятнадцать-двадцать назад. Простое, но милое русское лицо — лицо женщины, повидавшей в жизни всякое, но не разучившейся быть женщиной. По сравнению с тем, что выпало ее поколению, наши теперешние «проблемы» — тьфу, а вот мы, нынешние, теряем свои лица сплошь да рядом…
Кроме этого портрета, в нижнем отделении шкафа я отыскала альбом, битком набитый фотоснимками. Вот им-то я и занялась. А занявшись, пожалела, что не догадалась взять с собой хотя бы ту же Альбину Михайловну: попутно объясняла бы мне, кто есть кто. Впрочем, тут же поправила я себя, эта дамочка здесь вряд ли помогла бы: с Варварой Петровной она знакома не так уж давно. К тому же слишком занята собой, чтобы вникать в чужую жизнь.
После часового копания в альбоме я отложила несколько снимков, особенно меня заинтересовавших, чтобы после расспросить Андрея или подружек покойной. На одном из этих фото — цветном и наиболее удачном с точки зрения техники исполнения — было запечатлено какое-то застолье. Здесь было много молодых лиц — поэтому, собственно, я и отобрала эту фотографию. Присутствовал и мой теперешний клиент, но совсем еще «юнец безусый». Судя по всему, виновницей торжества была Варвара Петровна, однако гуляли не здесь — в какой-то другой квартире.
Я припомнила, что Андрей что-то вчера говорил о пожаре на прежней квартире бабушки, но я пропустила мимо ушей. Наверное, это там.
Варвара Петровна сидела за столом не в строгом костюме с орденскими планками, как на многих других снимках, а в нарядном черном и даже, по-моему, бархатном платье. Значит, не День Победы, какой-то другой праздник. Фотограф снимал сбоку стола, заставленного бутылками и закусками, и как бы немного из-за спины Прониной, которая с улыбкой обернулась к объективу и заняла передний план композиции. Позвольте: а это у нее что?..