По следам дикого зубра
Шрифт:
— Нравы… Умственные способности… Клетки сообщества… — бормотал Саша, когда мы уже стояли в коридоре. — Ну, а если спроецировать на человеческое общество? Гм!..
Он долго был задумчив, хмыкал, видимо обсуждая про себя какие-то потаенные мысли, пожимал худыми плечами, но наконец вернулся в мир реальный, вспомнил обо мне и воскликнул:
— А это здорово, Андрей! Я имею в виду зубров. Такое благородное дело — сохранить редкого зверя! И за это благородное дело — парадокс! — тебе еще будут платить жалованье из великокняжеской казны. Право, мне кажется, что твой Ютнер голова! Надолго ли его хватит с двуединым
К стыду моему, истории зубров я не знал. И сказал, признаваясь в этом пробеле:
— У меня письмо от управляющего Охотой к зоологу Петербургского университета Владимиру Михайловичу Шимкевичу. Попрошу помочь мне.
— И правильно сделаешь! Слушай-ка, сходим вместе, а? Я тоже не против узнать кое-что… Но как ты справишься с зубрами один? — вдруг спросил он.
— Я не один. Среди егерей есть отличные люди. Что зубры целы и по сей день — это их заслуга. Да и другой зверь плодится и множится не без участия егерей. Ты бы видел, как любят они природу, даже поклоняются ей!
— Ну, тогда… — Он прищурился. — А ты?
— Что — я?
— Настоящая любовь к природе — это вся жизнь. Без уклонения. А как же Данута?
— Поймет и поможет.
Кухаревич вздохнул не без сомнения. Насколько я знал, он был противником семейных привязанностей, считая их помехой для человека, устремленного к познанию истины или одержимого какой-то идеей.
Уже на другой день Саша положил мне на стол объемистый первый том «Жизни животных» Альфреда Брема, только что вышедший под редакцией Лесгафта.
— Для начала. Популярное изложение. Грызи.
Легко и просто вошел я снова в студенческую жизнь. Выяснилось, что за время моей отлучки наверстывать придется не так уж много, группа недавно вернулась из Рощина, где занималась практическими занятиями в Петровском лесу. Пяти полных вечеров мне хватило на прочтение подробных и точных Сашиных конспектов да нескольких глав из учебников. Удалось найти время и для первого письма в Лабинскую размером чуть меньше «Капитанской дочки», и для успокоительных страничек для родителей.
Двумя днями позже Саша исчез на целый день. Это с ним случалось, и он никогда не говорил, где пропадал, хотя я и догадывался, что он связан с марксистским кружком. Словом, в университет мне пришлось поехать одному.
Владимир Михайлович Шимкевич, человек пожилой, отяжелевший, с многоумным большим лбом, принял меня вежливо, выслушал, только потом взял письмо Ютнера, прочел его и удивленно поднял брови:
— Охранять зубров в великокняжеской Охоте? Там, где зверя разводят, чтобы убивать ради удовольствия? От кого же вы собираетесь охранять зубров?
— От всех, кто хочет их убить.
— Не понимаю. Вы егерь, так? Значит, охотник, стрелок, ваша задача — навести высокопоставленного гостя на дичь, на зубра в том числе.
— Не совсем так, — сказал я. — Моя задача — спасать зубра. За последний наезд охотников Кавказ потерял только одного зубра.
— И это стараниями Ютнера?
Точно ответить я не мог, просто сказал, что в Охоте достаточно людей, которые готовы защитить природу и зубров.
— Счастливое открытие, молодой человек! Я готов оказать вам всяческую помощь, — с подъемом сказал зоолог.
Этот добрейший ученый еще целый час расспрашивал меня о Кавказе, Ютнере, егерях. Потом повел в библиотеку и для начала снабдил целой связкой книг, о существовании которых я и не подозревал. Он пригласил меня по мере возможности посещать лекции на его кафедре, университетский музей, библиотеку.
— А Ютнеру я отвечу без промедления, — произнес он, уже прощаясь. — Вы когда в родные края?
— После окончания курса. В июне.
— Дело в том, что на Кавказ вновь собирается Николай Яковлевич Динник, большой знаток местной фауны. Очень рекомендую побродить с ним по горам. Узнаете много сокрытого, необычайно интересного.
Я обещал встретиться с Динником.
Саша оказался дома. Похоже, что он только что явился; был взволнован, глаза его горели.
— Слушай, — вдруг сказал он, понизив голос, — давай условимся: если кто тебя спросит, скажешь, мы вместе ходили в университет.
— Хорошо. Но ты мог бы объяснить…
— Потом, потом!
И уселся за книгу, обхватив ладонями голову, словно бы отгораживаясь от всего света.
К счастью, никто ни о чем меня не спрашивал. И Саша как будто забыл, что хотел объяснить. Вторую свою жизнь он скрывал даже от меня.
Теперь мы соревновались с ним в усидчивости и поглощении книг. Сознаюсь, что чем больше нового узнавал я, тем дальше раздвигались горизонты зоологии, в сущности пока неизвестной для меня науки. Впервые я отчетливо понял, что у знания нет и не может быть завершенности. Как нет и быть не может конца у самой жизни.
Летели дни, недели, месяцы.
Письма…
На первое мое письмо Данута ответила так:
"Знаешь ли ты, что теперь я ненавижу дороги? Как увижу тракт или проселок, так ловлю себя на мысли, что они-то и есть виновники нашей разлуки, — по одной из них уехал ты.
Что рассказать о своей жизни? Каждое утро в прохладном классе я собираю тридцать учеников, и мы с ними начинаем говорить о грамоте, об их будущем, о месте в жизни. Любопытные глазенки ребят загораются великим желанием познания. И тогда я им читаю, и тогда они сами всматриваются в печатные знаки, постигая таинство сложения звуков в слова и понятия. Ты бы слышал, с какой душевной радостью Маша, Федя или Кланя впервые читают, запинаясь и повторяя слова: «Встань поутру, не ленись, мылом вымойся, утрись, кто растрепан, неумыт, тот собой людей смешит…» И я радуюсь вместе с ними, а после уроков иду в дом, где живут те же Маша, Федя или Кланя, чтобы вместе с родителями еще раз пережить эти приметы рождения человека сознательного.