По следам дикого зубра
Шрифт:
Я остановился за ее спиной. Ветер призакрыл половинку окна, там отразились мое и ее лица. Она тихо вскрикнула и закрыла глаза. И тотчас с надеждой повернулась.
— Ты?! — Все еще не веря, схватила меня за плечи. Глаза ее наполнились слезами. — Как ты меня испугал, Андрюша! Разве можно? Не написал, не предупредил… Идем, ну идем, пожалуйста, видишь, на нас смотрят…
Держась за руки, мы промчались по коридору, по улице, без всяких осложнений миновали строгую привратницу, которой, надо думать, было известно о замужестве Дануты, и ворвались в ее комнату.
Вечером мы ехали поездом в Гатчину, и там, при фонарях, она разглядывала Кавказа, и он доверчиво подставлял ей курчавый лоб, чтобы почесала черные рожки. В полной темноте мы пошли через дворцовый парк к жилой пристройке, где мне отвели на время комнату.
Мы проговорили почти всю ночь. Данута сказала еще, что через неделю они поедут на практические занятия в имение Стебута под Тулой. Это образцовое хозяйство являлось своего рода Меккой для русских агрономов. Там она будет работать до конца полевого сезона, после чего им предоставят двухмесячные каникулы. Значит, мы снова будем вместе.
Поздним утром, часов в одиннадцать, нас разбудил нетерпеливый стук в дверь. Я открыл. На пороге стоял запыхавшийся племянник Телеусова.
— Приихалы! — почему-то по-украински проговорил он. — Идите швыдче, кличут!
— Кто приехал?
— Якись генералы чи охфицеры. Вас шукають.
Я упросил Дануту не уезжать без меня и бросился в зубровый парк.
У нашего загончика поблескивали две элегантные коляски парами, а в стороне стояли кучкой военные и курили. Я узнал сильно постаревшего Шильдера, принца Ольденбургского и Андриевского. Были здесь и незнакомые господа.
— Что ж вы, Зарецкий, заставляете себя ждать? — Владимир Алексеевич пожал мне руку, представил другим.
— Как там Охота, хорунжий? Стоит на том же месте? — Это спросил принц, на одутловатом, нездоровом лице которого, кажется, только и жили хитрые и умные глаза.
Я отвечал односложно, как на рапорте, и все порывался спросить, когда же прибудет самый высокий гость, на показ которому мы привезли зубренка. Шильдер опередил меня.
— Сожалеем, Зарецкий, что такое дальнее путешествие с этим милым зверем предпринято не очень своевременно. Наш государь император приехать в Гатчину не сможет. Он собирается в Европу. А великий князь все еще болен. Мы здесь как раз решали, что делать с зубренком. И пришли к убеждению, что его лучше переправить в Беловежскую пущу. Она тоже принадлежит императорской фамилии. Остается вызвать оттуда егерей для перевозки зубренка.
Алексей Власович издали делал мне какие-то знаки. Я понял его и сказал:
— Позвольте нам самим, ваше превосходительство.
Шильдер подумал.
— Ну, если вы не возражаете… В общем-то, разумно. У вас опыт. Да, пожалуй, мы так и поступим. Что скажете, полковник?
Андриевский согласно кивнул, басовито добавил:
— Я напишу предписание. Кавказский питомец будет принят в пуще с должным вниманием.
— Тогда нам остается пожелать казакам-молодцам благополучной дороги.
Принц Ольденбургский вдруг предложил:
— А если не в Беловежскую пущу, а в хороший зоопарк? Не лучше ли будет, господа?
— В какой именно, ваше высочество? — вкрадчиво спросил Андриевский. — В Московский?..
— В Гамбург, например, к Гагенбеку. Это лучший в мире зоопарк.
— Но это все же Гамбург, — мягко возразил Шильдер. — Пока что Россия монопольно владеет дикими зубрами.
— Ну и что? — уже раздраженно спросил принц. — Разве дело в приоритете? Впрочем, я не настаиваю.
— Будем считать, что вы сняли свое предложение, — заметил Андриевский. — Остается пуща.
Гости заспешили, попрощались и уехали, оставив после себя запах хороших папирос.
Откровенно говоря, я был разочарован. Столько хлопот! Ведь можно было прямо в Беловежскую пущу!
Впрочем, что ни делается, все к лучшему. Я встретился с Данутой. С зубренком уладилось. Пуща станет его новым домом, он вырастет, стадо примет его, и кавказская кровь появится в равнинных зубрах. Все в порядке.
Прошло еще три дня. Все эти дни мы виделись с Данутой и даже успели побывать в Зоологическом музее, где я показал ей чучело зубра, которого убили во время последней охоты.
— Пусть этот несчастный зубр останется последним, убитым на Кавказе, — сказала Данута.
Увы! Я тут же вспомнил белые скелеты в лесу около реки Холодной. Кто знает, какой зубр и когда станет последним!
На четвертый день сообщили, что вагон подан. Опять явились казаки, погрузили клетку с нашим путешественником, а еще через два дня мы уже шагали за транспортом, перевозившим зверя по долгой и мокрой дороге из Бреста в Каменец с его знаменитой пятнадцатисаженной башней над лесами.
Темный, нетронутый и бесконечный лес заполнял равнину, прерываясь на понижениях знаменитыми ольсами с хмурыми елями и осинником, где нога тонула во мхах чуть ли не по колено. Сосновые боры стояли по песчаным буграм. Проезжая лесом, мы видели непроходимые участки с вечной тишиной и колдовской хмарью. Зубрам есть где укрыться. Говорили, что здесь их от четырехсот до шестисот экземпляров.
Наш Кавказ получил отдельную «квартиру» — большой отгороженный участок с сараем для укрытия от непогоды. К нему подсадили двух одногодков, потерявших матерей. Они выглядели массивнее Кавказа, были светлее цветом, менее курчавы и, кажется, менее подвижны. Зубрята подружились, бегали вместе, играли. А через несколько дней, к великому нашему удивлению, Кавказ стал дичиться даже Телеусова, вскормившего его.
— Вот она, благодарность, Андрей Михайлович! — сердился егерь. — Будто я ему чужой, уже лоб выставляет, когда подхожу.
— Это к лучшему, Алексей Власович. Пусть остается диким. Все-таки дитя природы.
В пуще я познакомился с Врублевским, ученым, ветеринарным врачом, давно работавшим здесь. Он много расспрашивал меня о флоре Кавказа, о зверях в Охоте. И сам рассказывал и показывал не меньше. Выслушав мой восхищенный рассказ о пуще, Врублевский покачал головой. Мы совершили несколько походов в глубь этого леса. Однажды он сказал: