По следам дикого зубра
Шрифт:
— Более всего, что война неизбежна.
— У нас тоже такое мнение, — сказал Саша, имея в виду партию, к которой принадлежал.
— Да, предчувствие всеобщей беды. Отдельные казачьи полки ушли на север и на запад. Усилилась военная подготовка. Там маневры, тут маневры. До заповедника никому нет дела. Не представляю, что будет со зверем, если уйдем воевать. А тут еще вы тревожите людей.
— Мы против империалистических войн. Кстати, новая прокламация будет именно об этом.
— Ох, Саша, боюсь я за вас!
—
Зарецкий промолчал.
Утром, когда сошла роса и над хребтом Аспидным поднялось солнце, они успели разглядеть на лугах десятка полтора зубров и множество оленей. Вернулись к костру, затоптали огонь и простились. Зарецкий хотел пробиться отсюда на Кишу. Хожеными тропами он старался не пользоваться.
Каких только встреч не случается в горах, но столкнуться с Василием Васильевичем Кожевниковым чуть ли не в тридцати верстах от кордона, да еще с шумным, непривычно возбужденным, то и дело стреляющим в воздух из винтовки, — такой встречи Зарецкий никак не ожидал!
За час до этого он поразился обилию животных, то и дело проскальзывающих мимо к верхней Кише. Олени, косули, лисы тенями мелькали в кустах. Выше по лесистым склонам слышался характерный треск веток: то бежали, конечно, зубры.
И вот — Кожевников. Когда бородатый силач увидел перед собой Зарецкого, он даже испугался. Привидение, что ли?..
— Ты что это, Васильевич, шум устраиваешь, патроны переводишь? — спросил Андрей Михайлович. — И вид у тебя, словно самого гонят?
— Угадал. Гонят. Охота прибыла, Михайлович.
— Какая охота? Когда? Где?
— Прямо ко мне на кордон пожаловали. Погода, вишь, сухая, так всей гурьбой через Майкоп и Даховскую пробились. Человек до полсотни. Шум, гам, завтра собираются зубров стрелять. Все какие-то шалые, крови им давай!
Неслыханно! Охота, да еще на Кише, где полно зубров!..
— А ты куда же теперь? Сбежал?
— А что я? Там Никита Иванович прискакал, станичные атаманы, ну, и все другие егеря, стараются хоть какой порядок навести, а я улучил минуту — и пошел сгонять зверя в глубину. Сколько угоню, столько и спасем. Ты мово племяша не встрел? Я его к Телеусову на коне услал, предупредить. Не дай бог, в Умпырь пробьются!
— Едем со мной, — приказал Зарецкий.
По пути к кордону Кожевников рассказал, что приехали генералы, два каких-то сенатора, как их зовут, очкастые, важные, потом помощник наказного атамана, полковники, ну, а особо высоких чинов нету. Но люди эти, видать, отчаянные, торопят, стрельбу по кабанам учинили, медведя-шатуна успели завалить.
Издали, как стемнело, Андрей увидел отсвет костров, почему-то напомнивших ему псебайский пожар, услышал разноголосый шум, нестройные песни и подумал, что медвежатина потребовала возлияний.
Они спешились в стороне, чтобы не привлекать внимания. Лагерь напоминал сборище удалых разбойников, только что добравшихся до заветного клада. У всех костров — а их насчитывалось восемь — пили, ели, звенели посудой. Разговор шел на высоких тонах, кто-то пытался петь, кто-то трижды выстрелил из револьвера, поднялась ссора, шум, потом поутихло.
Отыскался Щербаков, начал бранить охотников: никого не признают, егерей не хотят, сами, мол, знаем, как и что, с утра собираются гай устраивать в долине, иначе говоря — гнать всех зверей на поляну и там, окружив их, бить.
Рядом с Никитой Ивановичем стоял серьезный человек с лицом смуглым, черноусым. Глубокими черными глазами он рассматривал Зарецкого. Они уже знакомились, но случайно, поговорить тогда не удалось, хотя им-то было о чем говорить. Христофор Георгиевич Шапошников первым начал писать письма в Академию наук с предложением создать на Кавказе заповедник. Это произошло спустя три года после его возвращения в Майкоп из Берлина, где он учился в университете.
Зарецкий спросил его:
— Вы какими судьбами здесь?
— Бродил по горам, пополнял свои коллекции. Увидел охотников, понял, что вам нужна помощь, увязался за Щербаковым. Вы узнайте прежде всего, есть ли у наезжих людей разрешение для охоты. И кем оно подписано, это разрешение.
— Есть, да чудное какое-то, — сказал Щербаков. — У генерала, фамилию не знаю, малявый такой с виду.
Егеря собрались вместе, держали совет. Капитан Калиновский дипломатично ушел, не хотел брать на себя никакой ответственности. Кожевников предложил увести хотя бы половину винтовок подальше от Сулиминой поляны, про которую охотники уже наслышаны. Туда они непременно потащатся, знают о зубрах.
— Куда уводить-то? — спросил Щербаков. — Тут везде зверя полно.
— К Лабазановой горе, — ответил Кожевников. — По дороге туров ветреней, пусть постреляют в удовольствие, коли смогут, а у той Лабазановой горы доси пусто, одни серны бегают.
— Это выход, — согласился Андрей Михайлович. — Ты и поведешь, Васильевич. Мы тоже с гаем пойдем, но только раньше охотников. Отсечем поляну, прочешем лес, и если что останется на их долю, то и на жертвенник.
Четыре егеря с Шапошниковым во главе не стали ждать рассвета, сразу ушли в черную ночь. А Зарецкий отправился искать «малявого с виду» генерала, чтобы ознакомиться с разрешением на охоту.
Пока он ходил от костра к костру, чувство глухого раздражения все более нарастало в нем. Что за дикое сборище! Почти все пьяны, говорили приказными голосами, ощущали себя хозяевами в этом святом по заповедности месте. Невозможно было понять, кто здесь старший; кажется, все чувствовали себя старшими и хотели поступать как заблагорассудится.