По следам Гоголя
Шрифт:
История их любви отчасти описана Гоголем в «Старосветских помещиках». Афанасий Иванович (Гоголь только отчество деда изменил) увозит из дома Пульхерию Ивановну, они венчаются на стороне.
Дед Гоголя родился в 1738 году, и Гоголь, судя по всему, не застал его в живых. Но бабушку он помнил. Она пела ему козацкие песни, учила вышивать по тюлю, она первая дала ему в руки карандаш и бумагу и попросила срисовать пейзаж: кусочек пруда, дерево на берегу. У бабушки в саду стоял отдельный домик, и стены его, как и у Пульхерии Ивановны, были увешаны пучками трав, картинками осьмнадцатого века, так же засиженные мухами, как и в домике Товстогубов. Вот что пишет знаток детства Гоголя В. Чаговец: «Общие характерные черты жизни и взаимных отношений старосветских помещиков... могли быть известны Гоголю из рассказов, передаваемых старыми людьми, но некоторые факты... поэт почерпнул из письменных источников; так, например, страсть Афанасия Ивановича к составлению различных наливок, настоев, «декохтов» — черта любопытная и имеющая прямое отношение к деду поэта.
В нашем распоряжении находится интересная тетрадь, составленная Афанасием Демьяновичем, наполненная рецептами для различных «декохтов» и настоек, и, что всего интереснее, там встречаются те же названия (как перегонять водку на персиковые листья, на черемуховый цвет, на золототысячник, на вишневые косточки), что и в повести Гоголя, точно так же и лекарственные настойки на шалфее (от боли в лопатках), на золототысячнике (от звона в ушах и от лишая) или различные соленья и способы их приготовления, упоминаемые в повести».
О деде Гоголя еще известно, что он любил гостей, любил рассказывать анекдоты и современные истории, сведения о которых доносились к нему через своих людей из Полтавы.
Верстах в тридцати пяти от Васильевки находилась деревня Олиферовка. Там в местной церкви священствовал дядя Гоголя — двоюродный брат Василия Афанасьевича. Сам род Гоголей-Яновских происходил из духовного звания. Прадед поэта, отец Иоанн (Ян) Гоголь, ведший свою родословную от некоего полковника Гоголя (то ли Остапа, то ли Андрея), тоже имел свой приход в селе Кононовке.
Вот почему в сочинениях Гоголя так много дьяков, поповичей (вспомним поповича, который перелезает к Солохе через забор). Читатель помнит, конечно, и дьяка Диканьской церкви Фому Григорьевича, автора «Вечера накануне Ивана Купала», «Пропавшей грамоты» и «Заколдованного места».
Д. П. ТРОЩИНСКИЙ.
«Заколдованные места» встречаются и сейчас на родине Гоголя. Стоит выехать из бывшей Васильевки в сторону Шишак, простучать колесами по бревнышкам Каменецких мостков (по ним не раз ездил Гоголь)[3] и взять немного влево, мимо села Малокивщина, как вскоре за селом откроется вид, которого, как любил говорить Гоголь, трудно сыскать в природе. Кругом необозримая даль, впереди виднеется лес, спускающийся вниз, к реке. Лес тот загадочно синеется, наплывает по мере приближения к нему, и темная его стена становится все выше и выше, она встает до неба, и, когда въезжаешь под купы деревьев, лес сразу поглощает, проглатывает, и ты оказываешься во власти его безмолвия, его пугающего безлюдия.
Этот лес зовется Стенкой, и принадлежал он когда-то Гоголям. Стенка по-украински означает спуск к реке. Этот спуск зарос деревьями, и вершины их, волнообразно спускающиеся к пойме, покрывают весь ближний обзор. Сюда, в этот лес, не ходят по грибы и по ягоды, хотя и того и другого добра тут вдоволь, сюда не наведываются отдыхать в воскресные дни. В сыром нутре этого урочища много змей, они играют тут змеиные свадьбы, раздаются из утробы леса какие-то голоса, и народ боится этого места, обходит его. Поэтому нетронутой стоит трава, пышно цветут цветы, птицы собираются сюда в весенние дни на свои игрища, а людей не видать — тихо, глухо, пустынно. Свободно гуляют по нему лишь дикие кабаны да козы, лоси, не слышавшие звука ружья.
БЫВШИЕ КАМЕНЕЦКИЕ МОСТКИ, ПО КОТОРЫМ ГОГОЛЬ ЕЗДИЛ В ШИШАКИ И В СТЕНКУ. Фото Г. Мотрия. 1982 г.
ЗИМОЙ НА СТЕНКЕ. ВИД С ГОРЫ. Фото Г. Мотрия. 1982 г.
Под Стенкой, неярко мерцая, течет Голтва — речка, которая в иных местах уже пересохла, а некогда была полноводной. Какая- то серебристая нитка блестит вдали, когда смотришь на нее сверху, с острия «гоголевского шпиля» (как зовут самое высокое место Стенки), с небольшой поляны, откуда открывается вид на «все четыре стороны света». И действительно, как писал Гоголь в «Страшной мести», далеко видно вокруг. Стоит на той стороне речки одинокое ширококупное дерево — одно-одинешенькое, как бы отбежавшее от своего прародителя — леса, а за ним расстилается даль, та даль, которую можно лишь вобрать в себя душой и умилиться ей, поклониться.
Дорога бежит дальше, тонущая в наплывающих сумерках. Стенка остается позади, и через некоторое время вы въезжаете в Яреськи — село, где сейчас самый большой в Шишацком районе колхоз, а когда-то было имение Д. П. Трощинского. Да и Гоголям тут принадлежало 100 десятин[4] земли. Для сравнения скажем, что у Трощинского было — 8000 десятин земли в одной Малороссии, не считая других губерний, у Гоголей всего 1000 десятин земли и 300 душ крестьян. Были они средней руки помещики. Эти десятины и эти души получил Василий Афанасьевич в наследство от отца, а у родителей Марии Ивановны десятка душ, наверное, не набралось бы, были, как у Чичикова, только кучер, да слуга, да, может быть, две дворовые девки, да повар на кухне. Оттого и переезжал из города в город полуслепой Иван Матвеевич (из Орла в Курск, из Курска в Харьков), ища местечка потеплее, оклада пощедрее.
В Яреськах Мария Ивановна Гоголь провела детство и юность. Тут, под присмотром тетки, училась читать и играть на фортепьянах, плясать для гостей (среди которых бывал и экс-министр Трощинский) «казачка», делать женскую работу. Сюда стал наезжать к ней ее будущий жених Васюта Гоголь, сначала тоже мальчик, потом юноша, бурсак, потом помещик.
Яреськи стоят на высоком берегу Псела — реки рек Полтавской губернии. От бывшего дома Трощинских две сотни шагов до обрывистой кручи, с высоты которой открывается не менее волшебное зрелище, чем с высоты «гоголевского шпиля». Та же река внизу — но зеркало ее шире, берега песчано-белы, ветви ив свешиваются в воду. Псел извивается крупными кольцами, все тонет в дымке, бог знает что чудится за этой дымкой — Новороссия, и Крым, и сама Азия.
В виду этой бесконечности, этой нерукотворной красоты и зародилась любовь матери и отца Гоголя. Она с девушками гуляла по берегу Псела, он, прячась с наемными музыкантами в кустах, услаждал ее слух витиеватой музыкой. Слал страстные записки, слал их с верховыми, сам наезжал через день, пока не потребовал у Косяровских руки их четырнадцатилетней дочери, и в требовании своем был неумолим: как ни мала была Маша, отдали ее Васюте и благословили.
«Лошади домчали нас до Васильевки менее, нежели в час», — вспоминала потом Мария Ивановна Гоголь.
4
Летом 1832 года Гоголь после четырех лет отсутствия прибыл в родные пенаты уже автором «Вечеров на хуторе близ Диканьки».
Вполне вероятно, что именно в этот приезд на родину начал он пьесу, которая сначала носила название «Женихи» и была пьесой не из столичной, а из провинциальной жизни.
Весною 1831 года Мария Васильевна Гоголь вышла замуж за поляка-землемера Трушковского. Гоголь отговаривал сестру от столь раннего и не по любви брака, писал об этом маменьке, но сестра не послушалась. Сидеть в девках не хотелось. А лучших женихов не было. Наезжали в Васильевку какие-то отставные юнкера, пожилые фаты или совсем молоденькие дворянчики без роду без племени, бывшие военные, коллежские регистраторы из губернии; для них устраивались балы и танцы, но скука и тоска царили на тех празднествах. Другая сестра Гоголя, Ольга Головня, вспоминала, что выбирать было не из кого.