По следам легенды
Шрифт:
– Товарищ Олекса, - одними губами шепнул один узник другому.
– Товарищ Олекса...
– тихо пронеслось по рядам.
Олекса дошел уже до середины плаца, и здесь его остановили - лицом к лицу с узниками.
– Кто знает этого человека?
– спросил громко офицер.
– Опознавший опасного преступника получит двойной рацион!
Переводчик хотел перевести эти слова, но Олекса жестом остановил его:
– Этот господин спрашивает, кто из вас знает меня?
– Он перевел вопрос, сделал паузу, продолжил: - За это обещают двойную пайку...
Узники молчали.
– Еще раз спрашиваю: кто знает этого человека?
Переводчик на этот раз торопливо сыпал словами - он заметил гневный взгляд офицера, когда прошлый раз замешкался. И, выслуживаясь, выкрикивал уже по собственной инициативе:
– Вы же все знаете его!
– Националист подбежал к одному из узников:
– Может, и тебе он неизвестен?
– Он ткнул пальцем в грудь его соседа: - И ты его первый раз видишь, да? Будто и не заседали на одних и тех же коммунистических сборищах?
– Спасибо вам, товарищи!
– поблагодарил Олекса.
– Эти, - он указал на своих палачей, - знают, кто я. Поэтому советую: кто очень ослаб опознайте меня, может, пайка хлеба спасет от смерти...
– Увести!
– яростно завопил офицер.
– Всех лишить воды и пищи на двое суток.
– Держитесь, братцы!
– проговорил Олекса и медленно пошагал к кованым дверям тюрьмы.
Он прошел тяжкую дорогу свою до конца.
Судили его хортисты в Будапеште...
"...Военный суд присудил меня к смерти. Эти строки
пишу за несколько минут перед смертью".
– Вам сообщили приговор? Предупредили, что он окончательный и обжалованию не подлежит?
– Сказали...
– Вы имеете право на последнее желание, - цедил полковник, председатель военного суда.
– Просите... Разумеется, кроме жизни. Впрочем...
– Нет!
– резко прервал его Олекса.
– Я не буду ни просить, ни тем более вымаливать помилование, слишком грязную цену мне предлагали уже не раз за возможность жить дальше.
– Так что же вы хотите?
– со скрытым интересом спросил полковник.
– Прикажите дать бумагу и карандаш - хочу написать родным, попрощаться с ними.
– В письмах вы не имеете права сообщать о ходе суда и обвинениях против вас.
– А разве состоялся суд?
– с иронией спросил Олекса.
– Не будем об этом, - побагровел полковник.
– Разумеется, вы можете сообщить, что казнены...
– Благодарю вас. Это случится завтра? Не беспокойтесь, особой тайны вы не разгласите...
– Утром... Что еще?
– Хотел бы попрощаться с Золтаном Шенгерцом, - сказал Олекса.
– Вас судили венгры, и последний человек, с которым вы хотите увидеться в этой жизни, тоже венгр?
– удивился полковник.
– Меня судили не венгры, а фашисты, - резко бросил Олекса.
– А венгры... Венгры не забудут мое имя. Я умираю и за их счастье...
– Откуда вы знаете, что секретарь ЦК Венгерской Компартии Золтан Шенгерц тоже находится здесь, в "Маргит-Керут"?
– Не будем задавать друг другу, господин полковник, скажем так, нескромные вопросы...
Полковник позвонил в колокольчик...
– Увести!
– приказал конвоирам.
Свидание Олексе он разрешил...
Одновременно распахнулись две противоположные двери, и в камеру вошли Олекса и Золтан, шагнули, загремев кандалами, навстречу друг другу.
Обняться они не смогли, их разделяла решетка.
– Благодарю тебя, товарищ Олекса, за возможность попрощаться. Не держи зла на землю, на которой примешь смерть.
– На этой земле мы боролись вместе, плечом к плечу, товарищ Шенгерц, - ответил Олекса.
– И оба любим ее одной любовью...
Наступал рассвет. Последний рассвет в жизни товарища Олексы, 3 октября 1942 года.
Было 8 часов утра, но лучи солнца еще не пробились на широкий квадрат внутреннего двора будапештской тюрьмы "Маргит-Керут". Тихо и пустынно пока еще было, лишь у виселицы на помосте озабоченно суетились палачи: прикидывали, правильно ли, точно под петлей, стоит табурет...
Потом вышел военный оркестр. Его вел молоденький офицер в очках, по внешнему виду - из штатских, недавнего призыва.
На решетках тюремных окон появились ладони - узники по тюремному телеграфу узнали, что происходит во дворе, и, хватаясь за узлы решеток, пытались дотянуться до окон, попрощаться с товарищем Олексой.
Приблизились к виселице начальник тюрьмы, священник, врач в военном мундире, какие-то люди в штатском.
Палачи стояли в сторонке от них, возле виселицы. Их было двое.
Охрана вела Олексу по переходам тюрьмы. Он шел - руки за спину, твердо. И камеры, мимо которых он проходил, откликались грохотом - это заключенные били в двери кулаками, всем, что было под руками.
И узники прощались с товарищем Олексой...
На чешском:
– Прощай, Олекса!
На венгерском:
– Прощай, товарищ Лекса!
На словацком:
– Карпаты у нас одни, и свобода у нас одна! Коммунисты умирают, чтобы жил народ! Прощай...
На немецком:
– Прощай! Смерть фашизму!
На украинском:
– Прощен будешь, Олекса! Мы победим!
– Прощай...
Его поставили у помоста с виселицей. Олекса поднял голову, увидел петлю, и за нею на голубом небе облака, они легкие, вспененные, плыли на восток, и показалось ему на мгновение, что это родные Карпаты...