По следам снежного человека

Иззард Ральф

Прибытие на следующее утро нарочного из Катманду нарушило наши планы. Получение почты (раз в месяц) бывало приятным событием, но в данном случае оно означало отсрочку дальнейших действий по меньшей мере на два дня. У меня скопилось много материала для очерка, и оба мы получили большое количество важных писем, на которые надо было ответить, прежде чем отпустить нарочного. Во вторую половину дня погода, однако, оказалась слишком хорошей, чтобы не воспользоваться этим, и поэтому мы решили заняться йети № 2.

На этот раз Джералд и я отправились вместе в сопровождении Анга Тсеринга, Дану и Нараяна. Мы поднялись по склону горы, расположенной к северу от озера, и совершили длинный косой траверс,

который привел нас к седловине. На востоке перед нами открылась величественная вершина Эвереста с его снежным плюмажем, похожим на пар, выбивающийся из кипящего чайника. Что же касается йети № 2, то мы могли лишь согласиться с Дану, что невозможно обнаружить дальнейшие следы после того, как животное достигло ряда скалистых уступов на северной стороне седловины. Одно было совершенно ясно — с севера, где тянулись недоступные скалы, оно не могло спуститься. Возможно, убежище йети и находилось поблизости, но казалось более вероятным, что ему удалось перебраться из долины Бхоте-Коси. Если это было так, то о дальнейших поисках не могло быть и речи, ибо мы имели в своем распоряжении каких-нибудь полдня.

Вернувшись в хижину, мы приятно провели вечер, перечитывая письма и кипы газет и наслаждаясь неожиданным даром судьбы в виде добавочной бутылки рому, прибывшей с почтой из Катманду.

Все воскресенье 7 марта мы провели за писанием отчетов, разборкой катушек кинопленки и подготовкой корреспонденции. На следующий день рано утром нарочный, получив почту, отправился в Катманду. Погода, несколько улучшившаяся, за последние два дня теперь обнаруживала прискорбные признаки нового ухудшения. В верховье долины, где, по-видимому, сталкивались ветры с двух противоположных сторон, быстро сгущались облака. Хотя нам приходилось уже с опаской посматривать на запасы продуктов, мы все же решили двинуться на север и разбить временный лагерь у Танака, следующего озера на пути вверх. В этот маршрут мы взяли с собой Анга Тсеринга, Анга Тилая, Дану, Норбу и семь кули, которые должны были доставить грузы, а затем вернуться в лагерь у Дуд-Покхари. Значительная часть снега растаяла, и идти было гораздо легче, чем в тот раз, когда Анг Тсеринг и я проделали тот же путь три дня назад.

Следы йети № 3 оказались еще вполне различимыми, хотя и значительно увеличились от таяния. Большая высота, самая большая, на какой пришлось побывать Джералду, сказывалась на нас обоих, и мы добрались до озера Танак только в 2.30 дня. Цепь холмов отделяла ледник от озера. Вид озера Танак напоминал Дуд-Покхари: большой водоем, окаймленный крутыми скалами на севере и на юге и отграниченный отрогами западного хребта. Около Танака нет хижин, но пастухи построили для защиты от ветра ряд круглых убежищ из камней.

Взобравшись на последний подъем и взглянув вниз, мы с изумлением увидели на снегу лабиринт следов йети. Казалось невозможным, чтобы столько следов могло оставить одно животное, и мы были вынуждены прийти к заключению, что имеется йети № 4. Однако день кончался и у нас оставалось очень мало времени для дальнейших исследований. Погода решительно испортилась, и снова густые валы тумана ползли с юга вверх по долине. Я велел поэтому кули сбросить грузы, в их числе было много дров, так как теперь не приходилось рассчитывать на местное топливо, и без промедления вернуться к Дуд-Покхари.

Мы захватили с собой две палатки, Джералдову типа «хиллари», которую мы предоставили четырем шерпам, и мою пирамидальную, где поместились Джералд и я. К этому времени стало очень холодно, и пошел легкий снег. Так как нам не хотелось тратить дрова, мы уже в четыре часа дня забрались в спальные мешки и пообедали в постели.

Наутро Анг Тсеринг и я отправились к северу, продолжая подъем по абляционной долине, где

лежал толстый слой снега. Мы все еще шли за йети № 3, хотя местами на протяжении сотни метров следы совершенно деформировались. Когда перед нами показалось следующее озеро — Масумба, — мы начали проваливаться в снег выше колен. По предложению Анга Тсеринга мы свернули к востоку и взобрались на береговую морену. Легче всего оказалось идти вдоль обрыва, образованного краем ледника, хотя мы испытывали более чем неприятное чувство, когда то позади, то впереди целые участки стены исчезали в облаках пыли под грохот падающих камней.

Чем дальше мы продвигались к северу, тем ровней становилась местность к востоку, так как мы миновали горный хребет, образующий верхнюю часть долины Чола-Кхолы. Напротив озера Масумба, куда мы добрались часам к одиннадцати, перед нами открылся величественный вид на Эверест. Были ясно видны старый северный путь к вершине, которым пользовались довоенные экспедиции, перевал Лxo-ла, Западный цирк, вершины Лхоцзе и Нупцзе, стена Лхоцзе, Южная седловина, новый путь к Южному пику и вершине; никогда ни с какого другого пункта не приходилось мне любоваться такой широкой панорамой группы Эвереста.

Вдоль северного берега озера Масумба ответвление нашей тропы вело на запад. Анг Тсеринг уверял меня — хотя, как я знал, он никогда прежде не бывал в этом районе, — что это ответвление тянется через перевал в долину Бхоте-Коси и соединяется там с главной дорогой на Тибет через Нангпала. За Масумбой камни под снегом были крайне неустойчивы, и мы прошли очень небольшое расстояние по направлению к озеру Киджа-Сумба, когда снова начался снегопад. Это заставило нас повернуть обратно. Я шел гораздо лучше, чем обычно, а по возвращении узнал, что Джералд также чувствовал себя хорошо. Он нашел удобное укрытие на склоне горы над озером Танак, и один раз ему даже показалось, будто он видит йети. Впрочем, бинокль помог выяснить, что новый «йети» был шерп Норбу.

Норбу внес в нашу обычную деятельность нечто новое, набрав в окрестностях озера большой мешок помета йети. Джералд пришел в большое волнение, когда обнаружил вблизи от палатки место, где йети трижды перекувырнулся, чтобы выбраться из сугроба. Мы вернулись вдвоем к этим следам и сфотографировали отпечатки на снегу. Это был последний вечер, проведенный нами у Танака.

Проснувшись утром, мы увидели, что наша палатка засыпана и снегопад продолжается. Топлива здесь было слишком мало, и мы не могли подвергнуть себя риску оказаться отрезанными, оставалось спешно вернуться к Дуд-Покхари. Мы поступили правильно, ибо ближайшие два дня непрерывно шел снег. Укрывшись в пастушьей хижине у Дуд-Покхари, мы очутились буквально в плену, занесенные снегом. При создавшихся условиях дальнейшие поиски были не только невозможны, но и бесполезны, ибо все старые следы покрылись толстым слоем свежего снега. Казалось, кто-то дал йети чистый лист бумаги, чтобы он мог нарисовать на нем схему своих дальнейших передвижений. Пока он этого не сделает, у нас не было больше никакой надежды вступить с ним в соприкосновение. Скучные часы, проведенные в хижине в ожидании лучшей погоды, Джералд частично посвятил исследованию помета и представил следующий отчет:

«Найдено 10 марта, приблизительно в одиннадцать часов утра на торной тропе, ведущей от озера Танак к Дуд-Покхари. Кучки кала лежали двумя параллельными рядами, причем в одной из них он был примерно двенадцатидневной давности, в другом — шестидневной. Испражнения первого ряда содержали некоторое количество меха пищух, некоторое количество (штук 20) их же костей, одно перо, вероятно птенца куропатки, немного травы или другого растительного вещества, одну колючку, одну лапку какого-то крупного насекомого и усы трех пищух».