По следам «таинственных путешествий»
Шрифт:
Весь день 21 апреля Андреев и его спутники едут уже иным путем: «...бежали по морю, поворотя в север», и, проехав 50 верст, заночевали. «Встав поутру, и увидели остров весьма немал...» Это и был загадочный, шестой «остров Андреева».
Между островами Врангеля и Четырехстолбовым около 600 километров. В сутки проезжал Андреев в среднем по 80 километров. Если положить на карту гипотетический маршрут его похода, то утром 22 апреля, на шестые сутки пути, он мог оказаться примерно в 170 километрах от северо-западной оконечности острова Врангеля. С такого расстояния увидеть остров вполне возможно, если учесть при этом, что на нем есть вершины высотой более 1000 метров и в ясные дни его видно с побережья почти за 160 километров. А из истории полярных путешествий известны случаи, когда земли более низменные, чем остров Врангеля, наблюдались с расстояний куда больших.
Матвей Геденштром, например, во время путешествия в марте 1809 года от устья Индигирки на север увидел знаменитые Деревянные горы высотой не более 50 метров на острове Новая Сибирь за 120 верст. В своей статье «Отрывки о Сибири» он писал, что на Ледовитом океане «весною вообще все предметы чрезвычайно далеко видны. Гора Муксуковка, не имеющая еще 500 сажень отвесной высоты, видна бывает за 250 верст и более...».
Если сравнить позднейшие описания острова Врангеля с «параметрами» шестого острова в журнале сержанта, то между ними обнаруживается определенное сходство. Протяженность острова Врангеля с запада на восток около 120 километров. «Для рассмотрения означенного острова» отряд Андреева направился к его «западной изголовье». Эта запись лишний раз подтверждает, что сержант приближался к острову с северо-запада или юго-запада и поэтому не мог оценить его ширины.
Некоторых исследователей озадачивали скорости передвижения отряда Андреева на собачьих упряжках. Обратный путь к Четырехстолбовому острову занял у него всего трое суток. Но эта цифра не представляется столь уж фантастической, если ее сопоставить со скоростью передвижения экспедиций Врангеля и прапорщиков-геодезистов.
«По старому следу собаки бегут охотнее», — отмечал Врангель. Его собаки на участках ровного льда, таща груженые нарты, пробегали 80 верст за восемь часов. А однажды трудились тринадцать дней подряд без дневок для отдыха. «Хорошо выдержанные собаки, — утверждал Геденштром, — в случае надобности пробегают в сутки 200 верст». Отряд Врангеля в иные дни передвигался по ровным льдам со скоростью до 70 верст в сутки в тех местах, где мог проходить и путь Андреева, и это никого не удивляло.
Не нужно забывать, что сержант не тратил время на астрономические и прочие измерения, его группа была очень небольшой, мобильной и не имела иных целей, кроме движения вперед. Кроме того, Андреев и его спутники были местными жителями, в совершенстве владели ездой на собаках, в том числе и по морскому льду.
У читателя может вызвать недоумение и странный на первый взгляд зигзагообразный маршрут отряда Андреева. Но определялся он вовсе не какими-то тайными соображениями, а состоянием льдов. Ровный припайный лед по мере удаления от побережья сменялся местами труднопроходимым всторошенным льдом с многочисленными полыньями. С такими ледовыми условиями Андреев столкнулся 19 апреля, когда был вынужден изменить направление своего движения. В аналогичные ситуации попадали позже и экспедиции Врангеля, Геденштрома, прапорщиков-геодезистов, которым пришлось путешествовать в этих местах.
Остается снять с сержанта последнее обвинение: его частенько упрекали в том, что он завышал пройденные расстояния и вообще был не в ладах с цифрами. Большие ошибки в определении Медвежьих островов якобы на его совести. А посему нельзя верить ни единому его слову. Кропотливых измерений Медвежьих островов Андреев не проводил, да и не мог провести, по очень простой причине: не было у него необходимых знаний и инструментов, подобных хотя бы простой мерной цепи, которой пользовались три пра-порщика-геодезиста. Поэтому Андреев переписал размеры Медвежьих островов в свой журнал из «скаски» Татаринова и Коновалова, поверив им на слово.
Тайна «земли» Андреева все еще далека от своего окончательного разрешения. Однозначного ответа не дает и новая версия событий похода сержанта в 1764 году. Но гораздо важнее не забывать, пожалуй, о самом главном аспекте этой многолетней загадочной истории: по следам скромного первопроходца Степана Андреева прошли многие экспедиции, которые помогли нам лучше узнать Арктику.
Рукопись, найденная в архиве
Не способно устоять лишь то, что не основано на истине; тому же, что на истину опирается, не страшна и самая придирчивая проверка — оно само, по долгу чести, обязано требовать такой проверки.
Утром 20 июня 1803 года жители Санкт-Петербурга стали стекаться к саду Кадетского корпуса. На лужайке солдаты удерживали за канаты рвущийся вверх, огромный, разрисованный воздушный шар, под которым был разведен огонь. Вокруг разместился весь цвет императорского двора. Александр I милостиво беседовал с известным воздухоплавателем Жаком Гарнереном и его очаровательной женой, которые прибыли из Франции с рекомендацией самого министра Талейрана и сейчас предпримут с «высочайшего» разрешения первое в России воздушное путешествие. В молодости будущий император, отдавая дань моде, увлекался запуском игрушечных аэростатов, но его бабка, Екатерина II, «аэромании» своих подданных не одобряла, не позволила знаменитому воздухоплавателю Жану Бланшару показать свое искусство и даже издала указ, запрещающий во избежание «пожарных случаев или несчастных приключений» изготовление и пуски воздушных шаров [10] . Но все это — в прошлом.
10
О первых полетах воздушных шаров в России подробно рассказывается в книге «История воздухоплавания и авиации в России». Под ред. В. А. Попова. (М„ 1944).
Среди зрителей, которые смогли заплатить за право присутствовать при сем историческом событии два серебряных рубля — деньги немалые по тем временам, был и чиновник Александр Иванович Сулакадзев. Рядом с ним оказался женевский пастор Дюмон, любезно пояснивший ему устройство чудесного аппарата. Накануне любознательный служитель церкви побывал в маскарадной зале господина Фенвета напротив Зимнего дворца и имел счастье рассмотреть вблизи выставленный там на всеобщее обозрение тафтяной шар Гарнерена. Внимание Александра Ивановича привлекли и восемь японцев в экзотических одеждах. Их спросили, видели ли они у себя на родине людей, поднимающихся в воздух.
— О да! Нескольких, — сказали японцы, — но не таким способом.
Эти слова были поняты окружающими как намек на колдовство.
В полдень воздушный шар с бесстрашной четой благополучно взлетел, сопровождаемый восхищенным гулом присутствующих, и вскоре превратился в едва заметную точку [11] . Публика стала потихоньку расходиться, на все лады обсуждая невиданное доселе зрелище. Вместе со всеми побрел домой и Александр Иванович. О чем размышлял он, мы можем только догадываться. Однако спустя некоторое время завел небольшую тетрадочку, которую озаглавил «О воздушном летании в России с 906 лета по Р. Х.», и стал при случае заносить в нее разные любопытные сведения из прочитанных книг и рукописей...
11
Воздушный шар благополучно опустился в лесу вблизи Малой Охты. Гарнерен делал все возможное, «чтобы не удаляться от города, частию в рассуждении неудобства местоположений, частию же по причине неизвестности образа мыслей деревенских жителей той страны, при виде толико нового для них зрелища». В том же году он совершил еще два полета: один — в Петербурге 18 июля и второй — в Москве 20 сентября. Гарнерен считал это путешествие одним из «самых должайших, какое кто-либо предпринимал». Продолжалось оно 7 часов 15 минут. При полете в Петербург вместе с ним поднялся генерал Сергей Лаврентьевич Львов — первый русский человек, участвовавший в воздушном путешествии.
Надо сказать, что Александр Иванович был человеком незнатным и несановитым, но его, как теперь принято говорить, «хобби» — собирание древних редкостей — принесло ему большую известность среди антикваров. О коллекционере Сулакадзеве знали даже императоры Павел I и Александр I. На скромные средства статский советник собрал огромную библиотеку, насчитывавшую по его каталогу свыше 2000 редчайших книг и рукописей.
В начале XIX века стало чрезвычайно модным собирать древние рукописи по истории Руси. Именитые вельможи тратили на коллекционирование огромные средства. Всеобщее восхищение и зависть вызывал граф А. И. Мусин-Пушкин, который опубликовал «Слово о полку Игореве». Особенно значительной на этом поприще была деятельность графа Н. П. Румянцева. Он не только приобретал рукописи, но и направлял экспедиции по монастырям. Впоследствии его богатейшее собрание легло в основу знаменитого «Румянцевского музеума», который ныне хранится в Государственной библиотеке СССР имени В. И. Ленина.