По следу(Рассказы)
Шрифт:
Начальник снова осмотрел ручку и, усмехнувшись, качнул головой:
— Хитро, но старо — однозарядный пистолет, а не ручка.
Связанный нарушитель поглядывал то на дула винтовки и автомата, наставленные на него, то на офицера в погонах с зелёными просветами, то совсем мельком, исподлобья, на молодого сержанта в мокром, порванном о камни обмундировании.
— Кофе в таблетках — бывшее американское — всё размокло, — продолжал начальник. — Карта Кавказа, двухвёрстка, на русском языке… Чеснок, конечно, турецкий… Галеты — американские… Та-ак, — протянул капитан, рассматривая что-то на свет. — Десять ампул с жидкостью коричневого цвета. В лаборатории определят, что сие значит…
— Товарищ капитан, разрешите обратиться?.. Это что за прибор? — Савин протянул начальнику какую-то коробочку с дугообразной шкалой и стрелкой. — На компас не похоже.
— Это? — Начальник взял коробочку. — Это электроконтактный взрыватель. Для туриста штука явно бесполезная.
— Ну и персона! — не удержался Пётр, зло глянув на врага.
— Целых три персоны, — поправил начальник, извлекая из-за подкладки куртки нарушителя два фальшивых советских паспорта и мореходную книжку…
Чтобы построить большой железнодорожный мост, для этого требуются тысячи людей. Но для того, чтобы его взорвать, на это достаточно всего нескольких человек. Пётр вспомнил слова Сталина, и его охватило чувство радости и гордости: он был счастлив, что настиг и задержал врага. Хорошо, что Пётр не убил его, а только ранил да оглушил сегодняшней ночью прикладом автомата: шпион расскажет, кто и зачем его послал…
Рана у нарушители оказалась лёгкой — он мог идти сам. Пётр же не был в состоянии сделать ни шагу.
— Фуражку мою достаньте, — улыбнувшись, попросил он, когда его подняли сильные руки товарищей. — Она там, за утёсом, в орлином гнезде…
Солдаты Дзержинского
Небольшой конный отряд — двадцать красноармейцев, командир и проводник — медленно пробирался сквозь Уссурийскую тайгу по едва заметным звериным тропам. Проводник Фёдор Иванович Кротенков — он один хорошо знал эти места — намеренно углубился в самую чащобу.
Сначала командир отряда Кузнецов отверг было предложение проводника: зачем удлинять и без того долгий путь, но верстах в пятидесяти от Никольск-Уссурийска они неожиданно обнаружили следы большого бивака.
— Назаровны либо шубинцы, — убеждённо сказал Кротенков.
— А может быть, охотники? — усомнился командир.
— Гляди! — Фёдор Иванович хмуро кивнул на деревья. — Охотники не станут зря лес калечить.
Действительно, многие ели и сосны были порублены самым безжалостным и, главное, бессмысленным образом.
Проводник и Кузнецов обошли чужую стоянку. Фёдор Иванович показал командиру на следы многочисленных сапог (охотники носят унты) и на отпечатки, оставленные в снегу прикладами стоявших в козлах винтовок (японские винтовки).
Нагнувшись, проводник подобрал окурки американских сигарет (охотники курят трубки) и, в довершение всего, нашёл под кустом шкуру кабарги (охотник не бросит шкуру убитого зверя).
— Их тут было человек пятьдесят, — сказал Фёдор Иванович, снова всматриваясь в следы.
— И к тому же с «максимом», — добавил командир: от бивака тянулись в лес широко расставленные параллельные лыжни.
Кузнецов задумался: хорошо бы выследить и ликвидировать эту банду. Снег не успел ещё засыпать следы, значит, беляки снялись отсюда не раньше вчерашнего утра — последняя пурга была вчера утром. Только черт их знает, куда они направились, а отряду поставлено категорическое условие: без потерь и возможно быстрее пройти в назначенное место.
— Резона нет, — рассудительно ответил Кротенков: — наскочишь негаданно, и перещёлкают из-за кустов. Сам говоришь, что у них станковый пулемёт. Нам лучше чащей идти…
На пятый день пути отряд снова обнаружил чью-то недавнюю стоянку.
— Охотники, — с одного взгляда определил Фёдор Иванович, — соболевщики. Три человека. Луки делали, — добавил он, поворошив носком валенка слегка запорошённые снегом древесные стружки.
В тот же день всадники миновали полуразвалившуюся, заброшенную китайскую фанзу. Кротенков попросил командира на минутку остановиться и вместе с ним вошёл в небольшую глинобитную, крытую соломой хижину без потолка. Промасленная бумага в решётчатых окнах давно была порвана, и в фанзу нанесло много снега.
Кузнецов посмотрел на закопчённые дочерна стены, на давным-давно потухший очаг и, недоумевая, перевёл взгляд на проводника.
— Это фанза Сип Хо, — с грустью сказал Фёдор Иванович. — Он спас меня после «тысячи смертей». Неужели изверги убили его?.. — Проводник подошёл к стене и ощупал огрубевшими пальцами многочисленные отверстия от пуль. — Из пулемёта садили…
Отряд тронулся дальше. Таёжное безмолвие нарушалось однообразным щёлканьем клестов, лущивших еловые шишки, похрустываньем валежника да тяжёлым дыханием приморившихся лошадей.
Вскоре тайга немного поредела. Снег лежал неровно: в распадках кони по грудь увязали в сугробах; на склонах сопок, с подветренной стороны, он едва прикрывал выцветшие прошлогодние травы. Местами земля вовсе была обнажена и звенела под коваными копытами.
Кротенке в — бойцы его звали Дедом: он носил тёмнорыжую, торчащую в разные стороны бороду — ехал в голове отряда на мохноногой, до удивления низкорослой и в то же время чрезвычайно выносливой и неприхотливой сибирке. Чуткая лошадь косила янтарный глаз на заросли кустарника и прядала заиндевевшими ушами, — вероятно, где-то поблизости притаились изюбры.
Три месяца минуло с тех пор, как из Владивостокской бухты Золотой Рог удрал последний японский крейсер, а Фёдору Ивановичу всё ещё не удалось побывать в родном Сучане, где его ждали жена Даша и пятилетний сын Антон, который в отсутствие отца начал и ходить, и разговаривать.
Кротенков машинально посасывал кончики обкуренных усов и думал о своей судьбе, не забывая, однако, внимательно вглядываться в тайгу.
Не только из-за семьи стремился он в Сучан: Фёдор Иванович как наяву представлял себе и широкую долину, где размещался рабочий посёлок, и надшахтные копры, и то, что в ладонях у него вместо ременного повода рукоятка обушка.