По следу тигра

Мороз Николай

Скоро он наткнулся на следы протекторов на осевшем рыхлом снегу. Все, тупик однако, поезд дальше не идет. Дальше идти бесполезно, колея приведет его к центральному въезду на территорию «Ассортимента», а туда пока идти рано. Максим критически осмотрел забор, подпрыгнул несколько раз, примериваясь к высоте барьера. Тихо-то как, аж жуть берет — в лесу и за забором висит плотная, вязкая тишина. И если здесь еще раздается временами легкий тихий треск, шорох и скрип, то «там» лес словно вымер. Максиму стало не по себе. Шутки шутками, а черт его знает, что там происходит на самом деле. Надо как-то попасть туда, на эту terra incognita, даже если для этого понадобится перелететь через этот забор или сделать под ним подкоп.

«Почему люди не летают как птицы» — Максим снова задрал голову и внимательно рассматривал витки «Егозы» на вершинах металлических плит. Потом прошел немного вперед, повернулся к забору спиной, постоял, оглядываясь по сторонам, вернулся назад. И выбрал отличный, удобно расположенный плацдарм для вторжения — прекрасную развесистую ель. Тут и усилий-то прилагать не нужно — поднимайся по веткам наверх, как по ступеням лестницы. А рядом удачно расположилась старая береза, и парочка ее крепких толстых ветвей удачно перевешивается за забор. Сначала надо бы осмотреться, но что толку разглядывать

лес? Максим подобрался перед прыжком, оттолкнулся и с ели перелетел на березу, обхватил обеими руками толстый ствол, нащупал под ногой опору. Ветка качалась и нехорошо потрескивала под его весом, пружинила, не желая успокаиваться. Максим выждал немного, выбрал цель, примерился к ней. Как канатоходец, пробежал по подгибающейся ветке и снова прыгнул, задев все же в полете подошвами ботинок витки колючки. Но ничего не произошло — не взвыла сигнализация, не посыпались искры, по нарушителю границы не открыли огонь. А Максим обнимал уже ствол другой березы, растущей как раз напротив первой, только за забором. И почувствовал, как саднит левое запястье. На нем вздулась длинная багровая царапина, но крови не было. «Ободрался о ветку, когда за ствол цеплялся», — Максим зубами вернул задравшийся рукав куртки в исходное положение. Посидел, прижавшись к гладкому белому стволу, и спрыгнул на снег. Вокруг та же тишина и покой, только зеленые панели профнастила уже за спиной, а впереди хорошо заметен просвет, там лес редеет.

«Незваный гость хуже татарина. Или лучше? Забыл», — Максим двинулся по снежной целине к просвету между деревьями. Идти пришлось недалеко, дальше начиналась обитаемая территория, сразу за тщательно расчищенными от снега плитами «бетонки» вдаль уходили ряды низких длинных строений. Далеко от «зеленки» Максим отходить не стал, предпочел идти, проваливаясь в снег, но на открытое место пока не высовываться. Надо попытаться сохранить инкогнито до того мгновения, когда станет понятно, что близкого контакта не избежать. Да только кандидатов в «контактеры» не наблюдается, сколько ни всматривайся в окружающий пейзаж. «Может, смылись они давно отсюда. Бросили все и умотали за границу», — предположение оказалось неверным. Максим сначала услышал, потом заметил признаки жизни — между длинных строений катил трактор с нагруженным то ли бочками, то ли огромными бидонами прицепом. Остановился у одного из сооружений, но двигатель не заглушил. Из кабины выскочил человек в мешковатой, явно не по размеру одежде, вытащил из прицепа две емкости и вбежал с ними в коровник. И тут же вылетел обратно, причем с такой скоростью, словно за ним гнались. И, действительно, гнались — следом вышел второй, проорал что-то и снова скрылся в дверях. Максим слов не разобрал — слишком далеко, но в интонации, какими они были сказаны, чувствовалась угроза. А также превосходство сильного над слабым, старшего над младшим, хозяина над наемным работником, надсмотрщика над батраком.

Значит, жизнь на Марсе, простите, в «Ассортименте», все же существует. Да и ветер принес характерный запах отходов сельскохозяйственного производства. Значит, жизнь тут не просто существует, она кипит. Дело за малым — познакомиться с представителем неземной фауны. А как еще можно назвать человека, который, получая бешеные по местным меркам деньги, отказывается появляться в городе? Только эльфом, никакого другого сравнения в голову почему-то не приходило. «Сам ты эльф», — Максим двинулся дальше. Трактор уже укатил, и ветер, кроме «аромата» и редких снежных зарядов, звуков двигателей работающей техники не приносил. Вторжение на пустынную территорию пока осталось незамеченным. Максим брел себе неторопливо под защитой деревьев, и все посматривал вправо, но зря. Площадка вымерла во всех смыслах слова, но чистота, действительно, здесь идеальная: дороги расчищены, сугробы выстроились стройными шеренгами по обеим их сторонам. Безмолвие изредка нарушало только карканье ворон над головой — эти летающие крысы чувствовали себя здесь как дома. Алес, тем временем, закончился, забор здесь делал поворот, и дальше, вправо и вниз снова уходили проволочные секции с «колючкой» поверху. Получается, что темноты ждать придется здесь — Максим развернулся и направился обратно, к примеченной неподалеку поваленной сосне. На удобном сухом, пахнущем смолой стволе Максим устроился с комфортом. Вытянулся во весь рост под прикрытием тяжелых веток с еще не опавшей хвоей и чуть прикрыл глаза. Ждать, ждать, снова ждать, самое ненавистное времяпрепровождение из всех возможных вариантов. А деваться некуда, по вылизанному, почти стерильному пространству передвигаться лучше в темноте. А до ее наступления осталось недолго, смеркаться начнет часа через полтора. Да еще и тучи наползли, снег повалил — погодка в самый раз для любопытной кошки. Вернее, кота.

Трактор показывался еще раза два или три, потом по дороге проехали одна за другой две грузовые «Газели», минут через сорок после них — знакомая синяя «бочка». Максим проводил ее взглядом, посмотрел на территорию. Никого, ни одной живой души за почти три с половиной часа наблюдения. Это если не считать выскочившего на краткий миг из кабины трактора мужичка и то ли охранника, то ли надсмотрщика. Ну, и ворoн, конечно. Как на кладбище, в общем, да и настроение соответствует декорациям. Только вместо тоски и горечи потери копится и зреет злость и желание поскорее покончить с этим рассадником заразы. Глухие торцевые стены длинных серых сооружений Максим созерцал еще часа полтора. И до тех пор, пока их контуры не расплылись в подошедших сумерках, сидел в своем укрытии, как филин в дупле. Потом поднялся на ноги, попрыгал для разминки на пружинящем под ногами толстом стволе, соскочил на усыпанный длинными пожелтевшими сосновыми иголками снег. И в два прыжка оказался у пустой дороги, пересек ее и остановился у сложенной из серого кирпича стены здания. Здесь можно не шифроваться, освещение отсутствует, кругом темно и тихо. Только далеко впереди, над ровными крышами, виднеется несколько крохотных ярких пятнышек. Вообще, странно это — опоры освещения установлены и вдоль дороги и между зданиями, а фонари не горят. Экономят, что ли? Или с наступлением вечера жизнь здесь замирает окончательно? Сейчас посмотрим.

Максим двинулся вдоль стены, смотрел вверх и налево. Над головой — ряд узких маленьких окошек, слева стена соседнего здания, построенного по такому же проекту, что и первое. И третье, и четвертое, и пятое — все, мимо которых прокрался Максим, не отличались одно от другого. И снова никого, территория «Ассортимента» словно необитаемый остров — здесь остались лишь мертвые, одинаково безликие сооружения и редкие опоры уличного освещения. Ни охраны на площадке, ни собак, даже вороны куда-то подевались. Максим постоял немного перед наглухо закрытыми двойными дверями одного из «бараков», посмотрел на следы трактора, ведущие к дороге, и двинулся по ней направо, к забору. Здесь можно без толку пробегать всю ночь, да еще и надо придумать, как выбраться отсюда. Снова скакать, как белка, по деревьям? «Понадобится — взлетишь», — Максим вышел на перекресток. Вправо в темноту уходила стена очередного серого сооружения, а впереди образовался просвет. Зданий тут было всего два, одно по виду гараж, над обоими воротами слабо мерцают фонари в плафонах, а второе — непонятного назначения. С одной стороны, похоже на коровник, только полуразрушенный. Даже в темноте можно рассмотреть, что крыша здания частично провалилась. Максим замер, прислушался и отбежал немного назад. К «коровнику» приближалась машина, звук работающего двигателя Максим расслышал задолго до того, как она появилась из темноты. Это оказалась грузовая тентовая «Газель», она остановилась возле барака, из кабины выпрыгнули двое. Вернее, выпрыгнул один, с водительского места, а второй вывалился, выполз еле-еле с матюками, шарахнул от души дверцей и потащился к кузову. Первый уже гремел чем-то, возился в темноте и ругался вполголоса. Наконец, оба выволокли из кузова нечто, по виду тяжелое, и потащили к бараку. Максим уже переместился к металлической стенке гаража и внимательно наблюдал за происходящим. Дверь барака чуть приоткрылась, и на снегу появилось тусклое мутное пятно света. Изнутри послышались приглушенные голоса, но их тут же перекрыл недовольный рык, потом какой-то тяжелый предмет со стуком грохнули на порог. И тут же следом раздался звон, что-то упало, покатилось — через порог внутрь барака и в снег рядом с ним. Максим рассмотрел, наконец, что на пороге стоит что-то вроде огромной металлической фляги, а рассыпавшиеся со звоном предметы — круглые и небольшого размера. Чья-то тень попыталась прошмыгнуть за порог, но ее пинком отбросили назад. Охранники (или все же надсмотрщики?) втолкнули флягу в помещение, зашвырнули следом все остальное и захлопнули дверь. «Я не зоотехник, но точно знаю, что коровы из тарелок не едят», — Максим услышал, как в скважине замка поворачивается ключ, рассмотрел почти слившиеся с темнотой силуэты и бросился им вслед. Первый — неповоротливый, с оплывшим лицом и двумя жирными складками на загривке первым и умер. Второй — почти ростом с Максима юркий парень лет двадцати с небольшим успел даже коротко проорать что-то неразборчиво от страха. И упал на бок в сугроб за стеной барака, скорчился, прижимая руки к животу. Нож вернулся в ножны на поясе, Максим выждал несколько секунд, прислушиваясь, и обыскал убитых. Потом сел в кабину «Газели» и отогнал машину в сторону, поставил ее в дальний угол между стенами гаража и сооружения с полуразрушенной крышей. Заглушил двигатель, выдернул ключи из замка зажигания и направился к металлической двери, ведущей в барак. Ключ в скважине навесного замка повернулся легко, Максим выдернул дужку из «ушек», бросил замок на снег и прислушался — доносившийся изнутри гул стих. Зато за спиной, с ведущей со стороны леса дороги, донесся звук работающего двигателя. По стене барака скользнул луч дальнего света фар. Максим рванул дверь за скобу ручки на себя, влетел в темное, с гнилым воздухом помещение, захлопнул дверь. Машина проехала мимо, гул двигателя стих. Максим остановился на пороге, вглядываясь в темноту перед собой. Из нее не доносилось ни звука, Максим, как ни прислушивался, не разобрал ничего — ни шороха, ни вскрика. Ничего, кроме дыхания людей — десяти человек, не меньше. Правая рука сама потянулась к поясу, сжала рукоять «Макарова».

— Кто здесь? — вместо ответа чиркнула о коробок спичка, и зажегся маленький, слабый огонек. Максим посмотрел сначала на свечной огарок в пустой консервной банке, потом вокруг себя. Их было восемнадцать человек — мужчины разных возрастов, но все же похожие внешне друг на друга. Все грязные, заросшие, в оборванной одежде, у одного обморожены пальцы на руках, второй кашляет, как чахоточный, третий трет грязными пальцами воспаленные красные глаза. И никто из них не решается сделать первый шаг, наоборот, они жмутся к стенам, а тот, со свечкой, уже успел отбежать за спины остальных. И лиц тех, кто оказался к Максиму ближе всех, в темноте уже не различить. Люди пятятся, жмутся к стене, наступают на ноги тем, кто оказался позади них. Помещение тесное и холодное, по стенам в неярком свете свечи Максим увидел двухэтажные конструкции, напоминавшие нары. На них тоже кто-то был, но этот кто-то прятал лицо, отворачивался и закапывался в тряпье.

— Кто вы? Сколько вас? Откуда? — ответа не последовало ни на один вопрос. Все молчали, и Максиму вдруг показалось, что люди просто разучились говорить. Или боятся, потому, что запуганы — жизнью и смертью одновременно. Но нашелся один смельчак, спросил хриплым, срывающимся голосом из-за спин остальных:

— А где… они?

«На том свете», — Максим шагнул вперед, в сторону говорившего, и люди отшатнулись. Нога подвернулась на чем-то неустойчивом и скользком, Максим чуть взмахнул руками, чтобы удержать равновесие, глянул на пол. Это оказалась металлическая миска, до половины наполненная какой-то полужидкой бурдой. То ли каша, то ли суп, то ли все и сразу, как шампунь два в одном. И вот этим людям платят по две тысячи долларов в месяц, плюс премии и отпускные. А также предоставляют дармовое жилье. Ну, здесь, допустим так оно и есть, кто скажет, что эти четыре стены и почти целая крыша не могут послужить домом для двух десятков бомжей? Или не бомжей. Максим вглядывался в лица людей, и одно показалось ему знакомым. Он уже видел раньше эти обтянутые кожей скулы, короткую щетину волос на голове и скошенные к правой щеке мутные глаза. Но где именно — вспомнить не мог.

— Они скоро вернутся… — предостерегающе произнес тот, со свечкой, но Максим оборвал его:

— Не вернутся. Говорите быстро, что здесь происходит. Если жить хотите, конечно. Ты, — Максим схватил показавшегося ему смутно знакомым человека за ворот драного пуховика, рванул на себя и впечатал спиной в стену. Сейчас не время для церемоний, нужны натиск, сила, грубость — все, что поможет заставить их, наконец, заговорить. Да, люди запуганы, даже забиты, это отлично видно по выражениям их лиц, по жестам, по реакции. Но из них нужно вытрясти все, все до последней детали, до капли, до самого крохотного обрывка информации, чтобы знать, как помочь им. И с чего лучше начать, конечно.

Тощий мужичок в драном пуховике затравленно косился вправо, зажмуривал глаза и пытался произнести что-то трясущимися губами. А вот истерики не нужно, это потом, как-нибудь в другой раз. Максим отвесил мужику две хороших звонких пощечины, тот сжался, проскулил коротко, но дрожать перестал. Потом посмотрел Максиму в глаза и заговорил — сначала робко, путаясь в словах, потом все увереннее и громче. А минут через семь все, кто был в бараке, говорили хором, орали даже те, кто прятался на нарах.