По сложной прямой
Шрифт:
— Понимаю, — хрипло выдохнул я.
Высокие моральные нормы советского народа, пропагандируемые с экрана телевизора, далеко не совпадали с реальным положением дел. У неосапов эти самые нормы были куда ниже. Нам, грубо говоря, попросту не мешают трахаться как попало и с кем попало и куда попало, лишь бы содомию не разводили мужицкую, потому как столь тревожащих государство детей в чересчур юном возрасте мы не производим, болячки не разносим, на институт брака не покушаемся. Тем более, что если спиногрыз получится, то криптиду 2-3го поколения будут рады до обосраться. Однако, низкие нормы вовсе не означает, что их нет. Тем более — у меня, прожившего в сумме куда больше, чем та же Юлька. И успевшему отвыкнуть от жесткача с экранов смартфона того времени.
— Странно, — обернулась ко мне перед дверью майор, предварительно выпустившая наружу свою подругу, — Я думала, что ты, Изотов, как раз по этим…
— Нелла Аркадьевна! — тут же вспыхнул я, подходя к блондинистой начальнице почти вплотную и задирая голову вверх, — Я предпочитаю изящных и миниатюрных женщин, а не детей! Запомните это… пожалуйста!
— Какая реакция, — озадаченно наклонила голову военная, — С чего бы это, Изотов?
— Потому что подобную инсинуацию я уже слышал неоднократно! — отрубил я, проглотив «от неизящных и неминиатюрных женщин». Было дело. Бесило невероятно. Именно потому, что от «неизящных и неминиатюрных», которым было обидно и хотелось уязвить. Пословицу «насильно мил не будешь» моментально забывают, когда понимают, что ими пренебрегают.
— Хорошо, — чуть помедлив, кивнула женщина, — Запомню.
А затем её глаза уставились на что-то за моей спиной, а из груди вырвалось возмущенно-смущенное «Юля!!».
— Что? — ответила совершенно голая Юлька, уже сидящая на своем любимом канделябре с книгой в руках, — Мне так комфортно. Буду так. Дома.
Мы с Окалиной переглянулись.
— Если вы думаете, что я постесняюсь на неё мастурбировать в общей комнате… даже зная, кто будет смотреть записи…, — с издёвкой произнес я, — …то вы очень глубоко заблуждаетесь, товарищ майор!
— Я знаю, как выглядит голая мама, — подлила цистерну керосина в разгорающийся пожар товарища майора дочь, демонстрирующая, что она здесь точно никому не товарищ, — Хочешь, покажу?
— Изотов, выйди!!! — чуть не обрушила воплем общежитие военная, выталкивая меня из апартаментов.
Через 15 минут она ушла, имея вид человека, продравшегося сквозь несколько смертельных схваток подряд, выгрызшего победу из лап самой смерти и идущего испустить свой несломленный ненастьями дух на высоком кургане, с которого так приятно наблюдать свой последний восход солнца.
Пожав плечами, я зашел к себе домой. Посмотрел на Юльку, продолжающую сидеть в таком же развратно-голом виде, что и раньше.
Юлька посмотрела на меня. А затем, спустя чуть-чуть, мигнула своим обликом, показав именно то, за что её предок клала жизнь и нервы на алтарь победы.
Тоскливо взвыв, я сел на пол, уставившись на потолок.
Новая жизнь, второй шанс. Никаких треволнений, никаких хлопот, никаких ошибок. Твердо и уверенно прожить жизнь, обеспечив себе комфортный уровень занятости и отдыха. Тем более тут, в развивающемся, великом и могучем Союзе. Тихая работка в дружном коллективе, аккуратные интеллигентные пьянки, закуренные в пятничную ночь кухни, с которых расползаются оглушенные собственными воплями под гитару гости. Радость урванным импортным джинсам, прохладная приятность хорошего разливного пива после трудового дня, рыбалка, жена, дети.
Хех. Мечты-мечты, где ваша сладость.
Будь у меня полегче характер, я бы воспринимал эту, вторую жизнь, с юмором. А что? Учишься, вокруг кипит и гремит половая жизнь, бухающие студенты, приключение на приключении! А еще я тайный агент КГБ при исполнении и с зарплатой, владею сверхъестественными способностями, знаменит аж до посинения… бла-бла-бла.
И верчусь как карась на гриле. Не только я. Окалина, матёрая мать-героиня и штатный палач города, крутится не меньше. Молоко? Там свои загогулины, но вот ни разу не уверен, что добрая женщина спокойно спит и кушает. Мы все танцуем кто во что горазд просто потому, что под неосапов схему не подведешь, квоту не составишь, нормативы не выработаешь. Я просто не думаю о том, что могу снять с себя трусы, выйти на улицу, поднять на руки 412-ый «Москвич», а потом бросить машину в того, кто мне не нравится. Попасть и убить. Размазать в тонкий блин.
А десятки тысяч молодых людей по всему Стакомску — вполне себе об этом думают. Есть те, кто логикой и дисциплиной пытаются вытравить и выбить из них ущербные мысли о собственном превосходстве. Но такие раздумья слишком манят, слишком сильно драконят сидящего внутри нас примата. Тех, кто не может с собой совладать, берет на себя Окалина-старшая и её братцы-кролики из «Когтя». Их служба и опасна, и трудна.
Поэтому и получается у нас тут всё через жопу. Каждый день что не подвиг, то превозмогание. Или, на худой конец, риск жизнью.
Так и живём.
Глава 8. Служба народов
Несколько дней прошли почти мирно. В политехе ко мне потихоньку привыкали пьющие слои населения, всё увеличивая и увеличивая свои запросы так, что приходилось таскать с собой чуть ли не по килограмму порошкового «спирта-плюс» в куртке. Бизнес тихо-мирно развивался, хотя и пришлось пару раз напряженно поговорить с хмурыми ребятами, которым не особо понравилась новая конкуренция. Правда, обошлось без перегибов, так как на стороне спекулянта с самой низкой ценой обычно выступает население, способное быстро перейти из пьющего в мордобьющее состояние. Относительно, конечно.
Другой стороной монеты была лютующая комсорг. Галкина не могла докопаться ко мне лично, так как в её списках я значился неприкасаемым, но вот демонизировать она меня могла и хотела. Причем, на своих проповедях о светлом будущем, куда она приведет массы, уже дошла до того, что измученный активностью её двухметрового нетраханного тела политрук лично вышел ко мне на улицу, и там, выдув за два затяга сигарету, слезно попросил: «вы**и ты её уже!». Посмотрев в бездушные глаза Могилёва, тем не менее, полные страдания, я вкрадчиво спросил его о том, что, по его мнению, будет после того, как я утолю жар в чреслах этой обширной девственницы. С политехом-то хер с ним, как и со студентами или там, даже, с самим Могилёвым — со мной-то что будет?
— Изотов, мне… насрать, что с тобой будет! — в сердцах заявил политрук, — У нас на руках проблема! Не уводи глаза, она именно у нас! Да, я ошибся, но Галкиной рвёт крышу именно по поводу тебя! Девка уже не спит почти! С этим срочно нужно что-то делать!
— Если я её разок трахну, то станет еще хуже. Резьба, скорее всего, совсем слетит, — справедливо отмечал я в ответ на эту вспышку паники, — Должен кто-то другой.
— Ей уже троих подводили, — вздыхал политрук, — По нулям!