По сложной прямой
Шрифт:
Ура?
Успеваю сделать лишь два шага, как вновь появляются едва заметные ленты в воздухе, тут же, очень быстро, конденсирующиеся в уже знакомого пацана… и десяток людей в точно таком же городском камуфляже. Успеваю заметить на лице подростка пренебрежительно-высокомерную улыбку перед тем, как подумать, что мне теперь точно каюк.
А дальше наступает каюк. С потолков станции, из неуловимо быстро появившихся оттуда сопел лупят толстые струи огня! Всюду! Везде! Горючей и горящей жидкостью моментально заливает всё обозримое пространство так, что я, затормозив буквально на полсекунды, перехожу в состоянии тумана с отчетливо запечатлевшимися воспоминаниями о том, как у меня трещат волосы на теле, полностью облитом пылающей жидкостью!
Панически быстро удирая наверх из огненной бездны, я уношу с собой еще одно воспоминание — того самого пацана, которого я сумел угадать лишь по щуплой фигуре, бегущей по залу, заливаемому жидким пламенем. Конечно же, он горел. Всё горело.
Даже я.
По крайней мере мне так казалось, пока вовсю изображал из себя панического летающего червяка тридцатиметровой длины, по которому доблестно стреляет наша дорогая милиция, подоспевшая к месту происшествия. От них я потом и прятался за спинами подъехавшей опергруппы и под прицелами шестерки крайне серьезных вояк-неосапиантов, к счастью, первым же делом начавших орать, что я, вроде бы, свой. Потом орать уже уверенно, так как я старался не только выглядеть как утка, но еще и крякать, что, конечно, не получалось, но наводило окружающих на мысли. Сложно что-то донести до взбудораженных и вооруженных окружающих, когда ты летающий кусок тумана, пытающийся кивать одной из своих псевдоподий.
А вот обратно я трансформироваться смог далеко не сразу, только на третий день в госпитале, где мне выделили пустующее подвальное помещение на отлежаться. Там-то и получилось успокоить то, что у меня выступало заменителем мозгов, достаточно, чтобы совершить обратный переход в голого парня.
— Изотов, ты идиот! — прозвучали первые слова припершейся по такой оказии Окалины, — Тебе было ясно сказано, что делать! Почему ты не ушел в университет?!
— Я предположил, товарищ майор, что вы подняли по боевой тревоге весь наличный состав, — угрюмо проговорил я, сидя на кушетке, — Следовательно, там никого не осталось, только мирняк.
— Так и было, — тут же кивнула злая как кобра валькирия, набирая еще больше оборотов, — А стационарная защита, кретин?! Мы там армию встретить можем! Встретить — и положить! Достаточно двух придурков на пультах! И они там были!
— А я знал об этом? — спокойно спрашиваю я.
Короткая дуэль взглядов. Матёрая волчица сигнализирует в пространство «как же ты меня зае**л», а я в ответ излучаю «дайте мне пожить спокойно…». Схватка заканчивается тем, что меня берут за горло и поднимают с кушетки. В глазах Окалины чистое желание меня угробить и закопать. Не могу её осуждать. Ну просто по-человечески. То есть не просто, а как человек, дрочивший под камерами на её обнаженную призрачную дочь, учитывая, что запись наблюдала как моя бывшая любовница, так и её бабушка, плюс сама Окалина, плюс…
Короче — не могу я осуждать эту прекрасную женщину! Не-мо-гу!
Вновь молчим, вновь смотрим друг другу в глаза. Высокая мощная богатырша под полторы сотни килограммов мышц, жил и костей, а напротив неё бледный задохлик чуть ли не в три раза меньше.
Не знаю, что я хотел получить от этой перепалки. Ежу было понятно, что дальше будет все по-прежнему. Окалина, несмотря на всю свою мощь, силу, влияние… она человек подневольный. Если бы не Палатенцо, то она бы уже нашла способ от меня избавиться просто ради душевного комфорта. Это нормальное взрослое суждение. Однако, мне восемнадцать с половиной лет, поэтому даже эта блондинка воспринимает меня тем, кем я кажусь — тупым, непослушным, страшным и гадким на характер ребенком.
— Будь тебе на пяток лет побольше…, — внезапно тон Окалины меняется, — Я бы… Хотя… забудь. Собирайся. Поехали отсюда.
И почему я ухожу из больницы с ощущением, что меня только что чуть не отымела огромная красивая женщина?
Впрочем, это были бы мелочи. Майор не заслуживала знать, но мне на душу серьезным грузом легли эти смерти. Двое милиционеров и подавший сигнал экстренной тревоги машинист поезда, которого зажарило напалмом из потолочных огнеметов. Они, эти смерти, заставили меня думать, пока я крутился туманным облаком в больничном подвале. Думать о будущем, о своей жизни, о её возможном смысле.
…и я понял, что играть дальше в капризного ребенка, ждущего, что государство будет поступать с ним по закону — это глупо. Глупо бить той же Окалине по больным мозолям, глупо бегать от неумолимо преследующей тебя правды. Обстоятельства всегда будут против. Единственная возможность что-то изменить — это стать сильнее обстоятельств. Тренировать тренируемое, наращивать личную силу, учиться выживать. Перестать прятаться в сладостной мечте, где ты сидишь и программируешь, выпуская в мир новые приложения и видеоигры. Стать программистом я успею.
Если выживу.
Одна машина увозит майора на службу, а вторая, вместе со знакомым «когтем» за рулем, несет меня в родные пенаты жасминных теней. Только вот внезапно, уже после остановки, Егор придерживает меня за плечо, а потом, состроив на морде лица таинственную мину, сует мне в руку бумажку с несколькими строчками, написанными синей ручкой.
— Никому не показывай, — выдает он инструкцию, — Никому не говори. Вообще никому. Те, кто надо — те в курсе. От тебя до места минут 20 пешкарусом, отсыпайся только вечером, как надумаешь прийти. Понял? Вообще никому.
— А что там такое? — вредничаю я, глядя в честные глаза бойца.
— У тебя в лапе? — интересует тот, — Адрес. И пароль.
— А зачем мне столько счастья и даром? — видимо, сказывается психическая травма. Ну откуда я знал, что наш НИИСУКРС набит ловушками и турелями? Думал, его просто мало посещают. Простите мужики. Витя просто параноик и мудозвон.
— Придёшь — узнаешь, — дают мне философский ответ, — Ты только приходи. Мы будем очень ждать.
— Кажется, меня будут бить, — прозорливо предполагаю я, — Возможно, даже ногами.
Удостаиваюсь нескольких поощрительных хлопков по плечу. Затем, взятый за тот же орган, я нежно вытолкан Егором из машины. Напоследок он, свистнув вслед, заговорщицки шепчет, что сегодня накрыли просто адскую солянку неосапов из недружественных и нейтральных стран. Буквально каждой твари по паре или хотя бы по единице. Даже молдаванин был. Боевой молдавский неоген. С гранатометом.