По старой дороге далеко не уйдёшь
Шрифт:
Прутиков не знал, что и ответить. С утра у него был Уверов, рассказал о бурном собрании в мастерской, о выступлении Буданова, которого назвал одержимым. Докладную записку Кочкарева передал ему Голубев и тоже сказал о слесаре нелестные слова. Потом он сам вызвал Кочкарева, и тот охарактеризовал Буданова как бунтовщика. Дмитрий Яковлевич верил и Голубеву и Кочкареву. Никанора Никаноровича он считал энергичным, требовательным инженером. А Буданова он совсем не знал и теперь с недоверием слушал его.
Иван не оправдывался, не просил прощения, говорил прямо, предоставляя Прутикову самому сделать выводы.
До
— Все-таки вы должны были выполнить распоряжение заведующего, потом уж обжаловать, так ведь? — Он взглянул на Ивана, рассчитывая, что тот должен с ним согласиться.
— Возможно, я так и сделал бы, если бы это не становилось системой, шаблоном. Я отказался после того, как только что выполнил подобное распоряжение. А жаловаться вообще не в моем характере, — сказал Иван.
— На самом деле — зачем вам ссориться? — мягко проговорил профессор. — Кочкарев — человек нервный, может, где и вспылит, сделает что-нибудь не так. Бог с ним, страшного ничего здесь нет. Живите в мире, больше станет пользы!
«Будто все зависит от меня! — усмехнулся Иван, глядя на белую, как кипень, сорочку профессора. — Знал бы он, что представляет из себя Кочкарев. Можно бы рассказать… Нет, пожалуй, не стоит. Еще подумает, что наговариваю…»
— Докладная написана на меня, обвиняют тоже меня, а по-вашему выходит, что я сам со всеми ссорюсь, — заметил Иван.
В его голосе Прутикову послышалась обида, он решил, что достиг желаемого, и не хотел больше терять времени.
— Ну, ну, не стоит спорить. — Он поднялся и подал Ивану руку. — Чтоб все было у вас спокойно. Не отрывайте людей от дела, — добавил он, когда Иван был уже у выхода.
«Интересный этот профессор, — думал Буданов, возвращаясь в мастерскую. — Разговаривал со мной, как со школьником, мой поступок расценил, как мальчишество, и простил меня, полагая, что после беседы я буду разумнее. Почему он не докопался до истины? Ученый должен был это сделать. Иначе зачем было вызывать к себе? Неужели для того лишь, чтобы сказать: «Чтоб все было спокойно»? Мои слова о рабочем достоинстве прошли мимо него. Кажется, он меня совершенно не понял. Свое дело он ставит выше — это понятно, но он не только профессор, но и секретарь партийной организации. Наше дело должно стать и его делом».
ГЛАВА ПЯТНАДЦАТАЯ
«Вот и все», — подумала Наташа, когда за Иваном закрылась дверь. Вся ее напускная веселость разом исчезла. На сердце стало пустынно и холодно. Она встала, прошлась по комнате, снова села. На стене тикали часы. Вынула из кармана халата круглое зеркальце, посмотрела: лицо свежее, красивое. «Вот что привлекает ко мне мужчин. Всем нужна только красота, а о душе никто не думает. Только Иван стремился рассмотреть во мне человека. Но так и не увидел. — Она вздохнула: — Сама виновата».
Опустила зеркальце в карман. Повела глазами, с грустью заметила выцветшие обои. На потолке вдоль и поперек темные трещины. На рамах и подоконниках тоже растрескалась побелка. Почему-то раньше она не замечала всей этой грязи. А были бы муж, ребенок, вероятно, все было бы по-другому…
Вспомнила Страхова. И он, кажется, любил, благоговел… А не вернулся. Не прислал ни одного письма. Канул как в пропасть… Война, мол, все спишет. Никакой он не музыкант — проходимец. Окрутил, пустил пыль в глаза. Виновата еще тетя Поля: «Выходи замуж за Страхова, парень видный, война — мужчины на вес золота».
После замужества и повалились все беды: на отца с фронта пришла похоронная. Не успела оплакать, в эвакуации умерла мать. Осталась совершенно одна, кроме тети Поли, никого. А тетя Поля, неравнодушная к мужчинам, немало сделала вреда. Только уехал Страхов, прибежала: «У меня компания, военные закуской и вином весь стол уставили. Ребята симпатичные, один майор, другой лейтенант. Пойдем, горевать-то чего?»
Послушалась. Надела платье получше. Припудрилась, подкрасила губы. Лейтенант симпатичный, стройный. Влюбился с первого взгляда. Посадил с собою рядом, угощал, ухаживал. Пили вино, танцевали под патефон. Потом тетя Поля погасила свет, бесстыдно улеглась с майором в постель. Наташа заторопилась домой, но лейтенант не отпускал. Целовал руки, умолял. Убежала от него…
Вскоре поняла, что беременна: Страхов оставил память о себе. Наташа не спала ночей, мучилась, не знала, что делать. Выручила тетя Поля. Сосватала «специалистку». «Детей еще успеешь народить. Война, а ты одна с ребенком… Как жить-то будешь?» — уговаривала она и уговорила. Привела простоватую женщину, с корявыми пальцами, с черными ободками под ногтями. Было страшно довериться. Но решилась: что будет, то будет. Женщина достала из-под полы бутылку с какой-то мутной жидкостью, велела пить.
Ночью почувствовала сильную боль в животе. На третий день разрешилась от бремени выкидышем.
Долго не могла прийти в себя. Боль не унималась. Лежала на кровати, проклиная все на свете. К врачу идти боялась. Потом стало совсем плохо. Тетя Поля вызвала «неотложку». Забрали в больницу. Врачи качали головами. После узнала: осталось тридцать три процента крови, а при тридцати двух человек отправляется на тот свет. Выписалась из больницы еле живая. В чем только душа держалась. Пожилой врач в белом колпачке сказал, что матерью она никогда не будет. Не поверила этому тогда, не хотелось верить и теперь.
Наташа поправила волосы, вздохнула. Прошлое вспоминалось отрывочно, отдельными картинками, которые неприятно было перебирать в памяти. Она поджала под себя ноги, прислонилась к спинке дивана. Вспомнила день Победы, ликующий народ. Салют, фейерверки… Страна приступала к мирной жизни, открывались учебные заведения. Пошла в институт, приняли на третий курс…
Представила выпускной вечер. Тогда получила диплом. Потом пошла на завод технологом. Разрабатывала технологию изготовления деталей. Корпела, ломала голову над чертежами, не жалела сил. Но, к ее удивлению, рабочие ее разработками не пользовались, изготовляли все по-старому. Было обидно, чуть не плакала. Утешил мастер цеха Борис Колесов. «Не отчаивайся, — сказал он, — рабочие поступают одинаково со всеми технологиями». Говорил, а сам не сводил с нее глаз. Проводил из цеха, успокоил. А через несколько дней признался в любви. Ответила ему взаимностью. Чувствовала себя счастливой. У проходной завода как-то встретила ее жена Колесова. Разъяренная, вцепилась в волосы, расцарапала лицо. Собралась толпа. Не так было больно, как стыдно.